Колдун Игнат и люди (сборник)
Шрифт:
Нелли торопливо убирала переполненные пепельницы, вывернутые наизнанку колготки, свисавшие со спинки кресла, кожуру грейпфрута и раскрошенное по полу печенье, и вскоре на ковре осталась только стопка журналов и железный гроссмейстер.
– Вот, теперь не так позорно...
Люся села на край кровати и отхлебнула из широкого стакана. После водки из пластмассовой трубки она даже не заметила вкуса – так, чуть-чуть обожгло горло.
Нелли присела рядом и уставилась на фигуру в центре ковра.
– Знаешь, – сказала
– Что-то я тоже похожее видела, – сказала Люся. – А, точно, в «Звездных войнах», в третьей серии. Когда Дар Ветер дерется с этим, как его, на своем звездолете, а внизу, на планете, все как бы повторяется. Ты про этих психов говоришь?
– Так вот я сейчас подумала, – не отвечая на Люсин вопрос, продолжала Нелли, – может, все совсем наоборот?
– Наоборот?
– Ну да. Наоборот. Когда какой-нибудь отряд одной армии наступает или отходит, одному из магов приходится делать ход. А когда солдаты другого гибнут, он берет у него фигуру.
– По-моему, никакой разницы, – сказала Люся. – И вообще, как посмотреть... Постой, ты что, намекаешь, что мы...
– Или они, – сказала Нелли, кивая головой куда-то вверх. – Ты это правильно сказала, что нет разницы.
Она протянула руку с черной пластинкой дистанционного пульта в сторону телевизора, и по его экрану беззвучно замелькали разноцветные хоккеисты.
– А что это за две армии? – спросила Люся. – Добро и зло?
– Прогресс и реакция, – сказала Нелли таким тоном, что Люся засмеялась. – Не знаю я. Давай-ка лучше посмотрим.
– Слушай, – сказала через некоторое время Люся, – как интересно получается. Я все думаю про это твое наоборот с шахматами. И сейчас подумала: ведь если, например, мы – прогрессивное явление, то тогда прогресс – это мы?
– Sure, – ответила Нелли.
Хоккейное поле на экране исчезло, и появился полный человек в очках, стоящий возле настенной шахматной доски.
– Неожиданно развивались события при доигрывании очередной партии чемпионата мира по шахматам, – все громче и громче (по мере того как Нелли щелкала кнопкой на пульте) говорил он. – Отложенная при явном преимуществе черных, игра приобрела неожиданное и интересное развитие после парадоксального хода белой ладьи...
Застучали фигуры на доске.
– Один из двух офицеров... простите, слонов, составлявших основу позиции черных, оказался под ударом, причем удар этот ему нанес, если можно так выразиться, сам претендент, не сумевший при домашнем анализе партии учесть всех последствий непродуманного
На экране мелькнули крупные пальцы комментатора и профиль белого коня.
– Белопольный слон черных вынужден уйти...
Опять застучали фигуры.
– ...А положение чернопольного становится практически безнадежным.
Комментатор потыкал сначала в белые, потом в черные фигурки на доске, покрутил рукой в воздухе и печально улыбнулся.
– О том, чем закончилась партия, станет известно, как я надеюсь, к вечернему выпуску «Новостей».
На экране возникло заснеженное поле, кончающееся лесом и стиснутое с двух сторон длинными заборами. Внизу кадра была видна кромка шоссе, и по ней неторопливо потянулись белые метеорологические цифры, большая часть которых начиналась с похожего на силикатный кирпич минуса.
«Взять бы такой кирпич, – думала Люся, – и этому Валере по лысине...»
– Знаешь, что это за музыка? – спросила Нелли, подвигаясь к Люсе.
– Нет, – ответила Люся, чуть отстраняясь и чувствуя, как у нее снова начинает ныть грудь. – Раньше она всегда после «Времени» была. А сейчас только иногда заводят.
– Это французская песня. Называется «Манчестер – Ливерпуль».
– Но города-то английские, – сказала Люся.
– Ну и что. А песня французская. Знаешь, сколько я себя помню, все мы едем, едем в этом поезде... Манчестера я не запомнила, а в Ливерпуль, наверно, так и не попаду.
Люся почувствовала, как Нелли опять придвигается к ней ближе, так что стало ощутимо тепло ее тела под тонкой зеленой шерстью. Потом Нелли положила ей руку на плечо – еще неопределенным движением, которое можно было истолковать и как простое выражение приязни, – но Люся уже поняла, что сейчас произойдет.
– Нелли, что ты...
– Ах, Франция, – чуть слышно выдохнула Нелли. Она придвинулась еще теснее, и ее рука соскользнула с Люсиного плеча на талию.
«Время» кончилось, но вместо вечности на экране возник сначала диктор, а потом какой-то ободранный цех, в центре которого толпились угрюмые рабочие в кепках. Мелькнул корреспондент с микрофоном в руке, и появился стол, за которым сидели дородные мужчины в пиджаках; один из них взглянул Люсе в глаза, спрятал под стол непристойно волосатые ладони и заговорил.
– Париж... – шептала Нелли в самое Люсино ухо.
– Не надо этого, – шептала Люся, автоматически повторяя слова экранной хари, – рабочие этого не одобрят и не поймут...
– А мы им не скажем, – безумно бормотала Нелли в ответ, и ее движения становились все бесстыдней; пахло от нее завораживающим зноем «Анаис Анаис», и была еще, кажется, горьковатая нотка «Фиджи».
«Ну что же, – с неожиданным облегчением подумала Люся, роняя ладонь на бедро Нелли, – пусть это станет моим последним экзаменом...»