Колесница Джагарнаута
Шрифт:
Все торопились. Лихорадочно связывали концы аркана. Узлы проверял сам начальник. Он решил спуститься в колодец сам, - в словах арчина о калтаманах было зерно истины, но Аббас Кули чуть ли не со слезами на глазах молил:
– Мой отец кяризчи, я сам копал кяризы. Я знаю, я знаю... Я сам полезу. Аркан не нужен... То есть нужен, чтобы их вытащить... Нет-нет! Чего бояться. Калтаманов там нет... На калтаманов у меня револьвер, у меня нож...
Так и нырнула в зев колодца горячая голова с растрепанными космами волос, с топорщащимися смоляными усами, с выпученными глазами и разинутым ртом, изрыгавшим дикие вопли:
– Не бойтесь! Вытащу их.
И он в самом деле их вытащил.
Пока он спускался под землю, начальник экспедиции не переставал удивляться. Глубина кяризного колодца превысила все предположения, а возня с подъемом на поверхность несчастных невольниц потребовала очень много времени. Правда, они заупрямились вначале и не желали подниматься.
– Они, - говорил Аббас Кули, - не верили мне, не верили, что мы друзья... Кричали, ругались, шипели дикими кошками. Прекрасные гурии дрались, пускали в ход кривые свои когти-бритвы. А красавица Шагаретт ножиком замахивалась. И где только она его нашла, отчаянная!
Бедняга Аббас Кули выбрался из колодца весь в ссадинах, царапинах и, болезненно охая, осторожно притрагивался пальцами к правому усу-жгуту цел ли он.
– Видите ли, начальник, она - неземная красавица, госпожа бегим, такая недотрога. Осмелился я прикоснуться к ней, помогая привязать к божественной талии веревку... Ох, усы мне повыдернула. Злодейка! Ее спасают, а она драться!
Час поднимали на арканах пленниц из кяризной галереи. Когда прятались там, им понадобились минуты - их гнало отчаяние, - чтобы соскользнуть по отвесной стене головоломного колодца.
И даже на поверхности, под яркими лучами солнца, под синим небом Шагаретт долго не могла прийти в себя и понять, что ее и подругу извлекли на свет божий не бардефуруши-калтаманы, а подлинные друзья.
Пряча лицо под полой черного искабэ, девушка упрямо твердила:
– Я не рабыня! И она, подружка, не рабыня. Я дочь вождя могучего Джемшида, а он связывал меня - свободорожденную - арканом. Он касался меня руками. Пусть побережется, презренный. Отец отомстит ему.
Она с такой яростью поглядывала на Аббаса Кули, что тот закрывался рукой и стонал:
– Ай, ай, какой взгляд! Кавказский кинжал, а не взгляд.
Обе девушки, освобожденные от опутывавших их веревок, обессиленные, сидели на земле, закутавшись в свои черные, тяжелого шелка искабэ, оставив открытыми блуждавшие по лицам стоявших вокруг людей глаза. И снова начальника экспедиции поразил горящий темным огнем взгляд той, которую звали Шагаретт.
Он даже смутился, хотя и забыл вообще, приходилось ли ему когда-нибудь испытывать что-либо подобное.
Но под взглядом Шагаретт страшно хотелось опустить глаза и предаться каким-то неясным, но удивительно странным сумбурным чувствам.
По-видимому, внимание, с которым он смотрел на девушек, его суровая внешность, его рассеченное шрамами серьезное, сухое лицо привлекло Шагаретт. Она вскочила и, поддерживаемая под локоть подругой, спустилась по ссохшимся комьям глины вниз с отвала и подошла, шатаясь от слабости, к начальнику экспедиции.
– Ты вождь?
– спросила она, не отводя покрывало от нижней половины лица. Он так и не видел еще ее губ, но почему-то подумал: "Они у нее прекрасны".
– Я просто начальник экспедиции, советской экспедиции.
Она пожирала его глазами. И во взгляде ее Алексей Иванович читал ярость и благодарность. Удивительны были эти глаза. В них метались самые разноречивые чувства - надежда, горе, радость, страх, счастье, недоверие, наивное восхищение.
– Ты воин! А разве воины оскорбляют, унижают девушек?
– Мы советские люди. Мы защищаем девушек и женщин... Никто не посмеет теперь оскорбить вас.
– И твое слово верное?
– Верное.
– Ты говоришь - ты не воин?
– Я инженер.
– Анжинир?
– протянула она незнакомое слово.
– Нет, ты воин, у тебя на лице знак доблести.
– И она вдруг высвободила руку и тонкими, с ярко накрашенными ногтями пальцами осторожно погладила ужасный шрам, рассекавший лицо Алексея Ивановича от виска до подбородка.
– Ты воин со знаком меча. Великий воин! Настоящий воин!
Даже сквозь кофейный загар было видно, как кровь прилила к щекам Алексея Ивановича.
– И ты, великий воин, не продашь меня? И ее?
– в голосе Шагаретт звучало недоверие, хотя глаза ее и ликовали.
– Не бойся. И твоя подруга пусть не боится. Вы обе свободны!
– Я больше не рабыня!
– и в голосе Шагаретт прозвучало недоверие, хотя глаза ее ликовали.
– И она! И Судабэ?
– девушка показала глазами на совсем сникшую подругу своих бед.
– Калтаманы бежали зайцами, - вдруг вмешался Аббас Кули.
– Калтаманов и бардефурушей прогнал он, Великий анжинир. И... я...
Он гордо подкрутил черно-красный свой ус, но тут же жалобно поморщился.
– Ох, ну и коготки у кошки!
Но Шагаретт не обращала внимания на Аббаса Кули. Она кокетливо поправила складки искабэ, закутавшего ее с головы до кончиков зеленых с золотом туфелек, чуть выглядывавших из-под подола, шагнула к начальнику экспедиции и высокомерно сказала:
– Дочери джемшидов ни перед кем не склоняют голову. Я дочь Джемшида, вождя. Дочь Джемшида целует тебе ноги, великий воин и... анжинир.
Конечно, Шагаретт и не собиралась приводить свое намерение в исполнение. Но начальник невольно протянул руки, чтобы остановить девушку. И действительно, она вдруг начала клониться вперед, чуть не упав к его ногам.