Колесница времени
Шрифт:
А они все слушали ее — семья, муж, полицейские, Катя…
— Она — ваша любовница. — Лиля Белоручка не спрашивала это у Данилы, она констатировала факт.
— Я спал с ней. Я просто спал с ней.
— Ты! — Петр Алексеевич в инвалидном кресле сжал худые кулаки. — Ты, мой сын…
— Я спал с ней! Она сама этого хотела, она…
— Я люблю тебя, я так люблю тебя. — Из глаз Раисы Лопыревой неожиданно полились слезы, лицо превратилось в грязную маску. — Вся жизнь моя в тебе… я люблю тебя, я на все пойду, пошла ради тебя… Ради того, чтобы не делить тебя ни с кем, а владеть тобой.
— Но
— Ты мой! — Лопырева топнула ногой. — Ты мой, слышите вы все — он мой. И ты слышишь меня, — она обернулась к Кате, — ты, оставшаяся в живых… Тебе просто повезло. Мечтаешь, что он останется с тобой? Не надейся. На день, на два, на неделю. А потом появится новая потаскуха или новый потаскун. Он так устроен. О, я знаю его, как никто. Он же наша кровь, он сын моей сестры.
— Кстати, о вашей сестре, — оборвала ее Лиля Белоручка, внимательно слушавшая и фиксировавшая все эти вопли — фактическое признание в убийствах на диктофон. — Кстати, о вашей сестре, о вашей жене, — она глянула в сторону Петра Алексеевича, — о вашей матери, — она обернулась к Даниле и Жене, — мы должны прояснить с вами и этот вопрос тоже.
Они все молчали, не реагировали.
— В салоне вашего «Мерседеса», Петр Алексеевич, была найдена гильза. Мы с вами об этом уже беседовали, и вы пытались рассказать мне… в общем, вы выдвинули свою версию покушения на вас. — Лиля кивнула оперативнику, и тот показал пистолет «ТТ», изъятый у Лопыревой. — Вот пистолет, из которого Раиса Павловна стреляла сегодня на наших глазах, из которого она убила трех человек. Гильзы совпали. Тот выстрел на набережной, когда вы, Петр Алексеевич, возвращались из театра, был сделан тоже вот из этого пистолета. Я обращаюсь к вам в присутствии вашего сына и вашей дочери, потерявших мать. Да, она погибла в результате аварии, не от выстрела. А вы стали калекой в результате той аварии. Вам уголовное преследование не грозит. Но ваша жена, Раиса Лопырева — убийца, на ее руках кровь троих. И она ответит за это по закону. И я обращаюсь к вам: скажите правду — вот сейчас скажите правду — даже не нам, полиции, нам уже, собственно, многое ясно, а своим детям, глядя им в глаза.
— Что я должен сказать? — спросил Петр Алексеевич.
— Расскажите правду о том, что произошло в тот вечер, когда ваша жена умерла.
— Папа! — воскликнула молчавшая доселе Женя. — Папа, пожалуйста!
— Отец! — крикнул Данила.
— Ты вообще молчи! Ты, мой сын, посмел… всю эту грязь…
— Отец, скажи нам правду.
— Папа! — Женя протянула руки умоляюще. — Папа, мы хотим знать, мы должны это узнать после всего, что узнали сейчас.
— Раиса Лопырева — убийца. А вы — калека. Вам ничего не будет, что бы вы ни совершили в прошлом, — сказала Лиля, — но ведь тяжко жить с этим, правда? Тяжелое бремя. Облегчите душу, Петр Алексеевич.
Кочергин молчал.
— Я помогу, если вам так трудно говорить самому. — Лиля подошла к инвалидному креслу. — Наводящие вопросы… Они порой нужны. В салоне «Мерседеса» в тот вечер этот пистолет был у вас в руках?
— Нет, — Петр Алексеевич покачал седой головой.
— Это в вас стреляли?
— Нет.
— Пистолет был в руках Раисы Павловны?
— Да.
Петр
— А в кого она выстрелила там, на светофоре, где вы остановились?
— В Марину, в мою жену, в свою сестру.
— Ах ты, старый подонок! — заорала Раиса Павловна Лопырева. Слезы в ее глазах мгновенно высохли, уступив место снова бешеной ярости. — Ах ты, старая мразь, предатель! А не ты ли сам этого хотел? Не ты ли мечтал избавиться от своей Мессалины, наставлявшей тебе рога с первым встречным? Не ты ли плакал, жаловался мне, что больше не можешь так жить, не можешь терпеть этот разврат, эту грязь, что она тянула в твой дом, позоря тебя?
— Я любил ее, я так любил ее, мою жену, а она не ставила меня ни в грош, она изменяла мне. — Петр Алексеевич закрыл глаза руками.
— Она дома не ночевала, у нее была куча любовников, а ты кипятком ссал из-за этого! — вопила Раиса Павловна. — И жаловался мне, и просил помочь, что-то сделать… Ведь это ты купил этот чертов пистолет! Где бы я, слабая женщина, приобрела оружие? Это ты купил этот пистолет. И попросил, на коленях умолял меня помочь избавиться от развратницы, это ты разработал тот план с остановкой на светофоре. А я… я тогда промахнулась. Понял ты? Я тогда промахнулась, и на мне нет ее крови. Ее кровь, ее смерть на тебе! И ты казнил меня за это все годы нашего брака. Бил меня… ты бил меня именно за это, за то, что я промахнулась и не убила, а ты убил ее — Марину.
— Я не убивал, все… эта авария… так вышло…
— Как вышло, Петр Алексеевич? — спросила Лиля. — Поведайте нам, как все было на самом деле.
— Я не могу.
— Папа, ты должен, — воскликнула Женя, — ты должен нам сказать.
— Я не могу… это так больно… все эти годы я… я так любил вашу мать… я просто был не в себе тогда, безумен! Я считал, пусть она лучше умрет, чем изменяет мне.
— Мама умерла, погибла в аварии. — Женя вся дрожала. — Папа, как все было? Ты рассказывал столько раз, и все это ложь? Скажи нам правду, мы должны знать.
— Я был не в себе тогда, — Петр Алексеевич говорил тихо, — мы хотели развестись мирно. Но надо было бизнес делить, имущество, этот дом, а я и так много потерял. Остались бы крохи и мне и ей, и мы решили жить вместе. Но… господи, она никак не могла удержаться, у нее постоянно были новые любовники, а я должен был мириться с этим? Она мне лгала, она постоянно лгала мне. И я… да, я жаловался тебе, — он глянула на Раису Лопыреву, — а ты никогда не любила Марину. Ты завидовала ей, ее красоте, уму, ее успехам, ее любовникам, ты завидовала, что она вышла замуж, а ты так и осталась старой девой.
— Я вышла замуж за тебя! — крикнула Раиса Павловна.
— Да… ты вышла за меня, — Петр Алексеевич кивнул. — А с вашей матерью я не мог больше терпеть эту ложь. И развод был невозможен и… да и сама мысль, что она… что она будет с другим строить свою жизнь без меня, без вас, детей. Я думал тогда — пусть она лучше умрет. Так легче, быть вдовцом легче, чем рогатым или брошенным мужем. Я жаловался Рае, я просил ее помочь. И она… она согласилась — из ненависти к сестре; возможно, из любви ко мне, если она меня тогда любила…