Колесо Фортуны
Шрифт:
Первое, что я сделал, это направился в «Оперную аллею, дом 1» и отдал половину выигрыша человеку, у которого отец был растоптан насмерть цирковым слоном, моему бесценному информатору. И должен вам сказать, при этом я чувствовал себя просто прекрасно.
Вручая этому парню стопку денег, я заглянул ему в глаза; и это окрылило меня на всю ночь. Я писал страницу за страницей, далеко углубившись во второй акт.
Пьеса выходила хорошая, возможно, даже великая. Каким-то образом я это понял. Но в ту ночь Мышь не вернулась. Я то и дело оглядывался через плечо, но, увы, Мыши не было.
Неважно, все равно
Если Мышь не показывается, так тому и быть.
За одну-две страницы перед рассветом, почти полностью разделавшись со вторым актом, я зашел в тупик. Или, иначе говоря, моим персонажам осточертел их автор и они объявили забастовку. Я не имел понятия, куда двигаться дальше, поскольку они не собирались идти за мной. Если я не смог удержать своих героев на ногах в течение второго акта, то как же мне провести их по всему третьему?
Я подошёл к окну и стал смотреть на восходящее солнце. Прикурив сигарету, я затянулся, глубоко, до пальцев ног, немного поразмышлял о своей жизни. До сих пор, принимая во внимание все обстоятельства, мне весьма везло. Хотя критики или психиатры могут не согласиться, но я-то знал, что у меня в жизни была своя доля удачных дней.
Начну сначала: я всегда был игроком. Моя первая книга увидела свет благодаря пари, которое я заключил сам с собой. Я поклялся, что если не добьюсь определенной славы в течение двух месяцев, то брошу писать и приобрету полезную профессию, вроде оптика или сантехника.
И вот с тех пор я писал по одному короткому рассказу каждый день в течение двух месяцев, нон-стоп.
Каковы были мои шансы?
Слава за два месяца или бросить это дело.
Миллион к одному, верно?
Я посылал свою ежедневную продукцию одному и тому же редактору журнала. Не спрашивайте меня, почему. В то время это казалось разумным. Он был лучшим редактором лучшего литературного еженедельника на огромном американском журнальном рынке. И вот я написал ему письмо, только одно, где говорилось: «Посылаю Вам по одному короткому рассказу в день в надежде на то, что вы найдете их приемлемыми для вашего журнала».
Каким-то образом эта забавная угроза в сочетании с очевидным талантом, проявившимся в этих ранних рассказах, очаровали издателя, который не только опубликовал полдюжины из них, но и напечатал некоторые в наиболее престижной антологии коротких рассказов.
После этого я писал по сборнику рассказов ежегодно в течение десяти лет, и все они расходились солидными тиражами, сделав меня одним из наиболее известных авторов коротких рассказов в мире.
В следующий раз я поспорил сам с собой, что напишу сценарий на заказ для киномагната Луиса Б. Майера, который был самым удачливым продюсером масштабных голливудских лент. Я поспорил, что добьюсь этого меньше чем за две недели.
Я появился в MGM в понедельник с «Короной» в руке и еще до исхода дня положил перед Л. Б. свой рассказ, а он, в свою очередь, положил передо мной шестизначный аванс. Затем я сел и написал душещипательную небылицу о днях жизни посыльного из «Вестерн Юнион». Это была безотказная история со счастливым концом, одной-двумя песнями, которые потом можно было насвистывать, и Л. Б., читая ее, закурил большую гаванскую сигару. Но не успела сигара догореть до середины, как жирный коротышка уже вовсю рыдал.
После этого я стал уже не просто контрактным сценаристом MGM, а самым популярным сценаристом самого популярного фильма, на котором я заработал в общей сложности свыше 250 тысяч долларов. Затем я переработал сценарий в роман, который стал книгой месяца и национальным бестселлером, в результате чего я стал богаче еще на четверть миллиона долларов.
В третий раз я поспорил с собой, что утрою деньги, заработанные в Голливуде, и сделаю это в рекордный срок. Итак, я дал себе на это десять дней и махнул на бега, где встретил одного из тех загадочных незнакомцев, которые тыкают пальцем в исчерканную карандашом программку и говорят: «Если тебе нужен мой совет, ставь монеты на Дикси Гёрл».
— Дикси Гёрл, — повторил я. — А ты уверен?
Он просверлил меня одним глазом.
— Как в собственной заднице, — отрезал он.
Так или иначе, но этот навязчивый человек-тень с пиратским взглядом показался мне тогда оракулом момента, я принял его слова за благую весть и поставил три четверти миллиона долларов на Дикси Гёрл.
Затем уселся и стал бестрепетно ожидать окончания заезда.
На дальнем повороте Дикси Гёрл начала опережать остальных лошадей; она их буквально пожирала. Она вырвалась вперед по меньшей мере на шесть корпусов. Я был уверен, что вскоре над моей головой раздастся хор ангелов, поющий «Аллилуйя». Поскольку в тот момент я не сомневался в том, что являюсь чемпионом мира среди писателей-игроков.
И тут…
Какая-то шестеренка в великой пустоте соскочила с оси.
Дикси Гёрл, самая победоносная из когда-либо живших лошадей, споткнулась и упала, сломав правую переднюю ногу.
Таков был конец бедной невезучей лошадки, а также конец удачливейшего писателя-игрока, который был более чем разорен.
В самом деле, я вернулся туда, откуда начал, — только хуже. Удача отвернулась от меня. Вскоре я обнаружил, что не могу больше писать, и хотя Л. Б. продолжал верить в меня и даже предложил мне крошечный кабинетик и зарплату швейцара, но из этого ничего не вышло. Несчастная лошадь, Дикси Гёрл, сразила меня наповал. Вместе с ее ногой разбились и моя удача, самооценка и писательский талант.
Следующие десять лет я жил в замызганных отелях. Я вел самую беспорядочную жизнь, какую мог себе позволить. Я много путешествовал. Играл при малейшей возможности, поскольку был предан игре, и игра, как это ни грустно, была предана мне. Однако мои проигрыши были невелики. Они были столь же жалкими, как и результаты моего писательского труда, которые, можно сказать, и вовсе сводились к нулю.
И тут пришла Мышь.
И тут пришла Пьеса.
И тут пришли два акта без двух страниц — самая лучшая из написанных мною вещей.
И ушла Мышь.
Итак, я стоял и смотрел устало на розоватый рассвет, дивясь, что ждет меня в ближайшем будущем, и тут…
Вошел Тигр.
Он мягко подошел ко мне, зловеще посмотрел мне в глаза и прошептал: «Лун».
Тигр был оранжевый с черным, причем последний цвет лежал в виде безупречных и удивительно гармоничных полос. И одним этим словом «лун» Тигр развеял отчаяние момента.
— Что это значит… «лун»?
Тигр ответил: «Алун».
— Что-то не понял. Ты разве не говоришь по-английски, как Мышь?