Колесо фортуны
Шрифт:
Отец встал с кресла и в свете солнечного утра он показался мне необычайно прекрасным. О, когда-то, еще до того, как родились мы, он слыл самым красивым в Кастлунде рыцарем! А состарившись, он уединился здесь, в своем замке, в захолустье. Hо сейчас... сейчас к нему словно снова вернулась молодость и красота!
И каким решительным выглядел он! Честное слово, спроси он меня сейчас о той злополучной ночи, и я рассказал бы ему все. Все начистоту. Без утайки. Хотя отец, узнав правду, и наказал бы меня куда как сурово.
Hо отец не стал
– Ты совершил проступок, который привел к ужасным последствиям. И тебя следует судить по законам рыцарства, хотя ты даже не оруженосец. Hо ты - сын рыцаря!
Отец долго ходил по залу, время от времени бормоча:
– Да, да, у меня нет иного выбора...
Затем он остановился и поднял меч острием вверх.
Голос его зазвучал так, что у меня мурашки побежали по телу:
– До тех пор, пока не будет изловлен вор, похитивший доспехи сэра Баярда Брайтблэда, рыцаря Соламнии, и не будут прояснены все обстоятельства данной кражи, я заключаю своего старшего сына Алфрика Пасвардена в тюрьму.
– Потом он сказал менее торжественно: - Я очень надеюсь, что ты, Алфрик, осознаешь свою вину и раскаешься в своем поступке, который запятнал и нашу фамилию, и честь всех соламнийских рыцарей.
Я был просто восхищен отцом! Я никогда-никогда не видел его таким!
Бригельм стоял рядом с отцом, пожимая плечами и устремив свой взор ввысь.
А Алфрик... Алфрик вдруг рассмеялся! И снова пнул бульдога ногой - тот заскулил и побежал, ища у него защиты, к Бригельму. Hо вскоре, наконец-то поняв, что отец не шутит, Алфрик перестал смеяться. Заикаясь, он начал что-то мямлить в свое оправдание.
Отец пристально смотрел на своего первенца, своего наследника.
– Если бы ты, Алфрик, только знал, как тяжело мне сейчас, то уже это одно было бы для тебя суровым наказанием. Hо...
– М-м-м-н-е-е-е...
– как-то гнусаво проблеял брат.
Бульдог с недоумением взглянул на него.
– Hо у тебя, мой сын, понятия о чести и достоинстве не больше, чем... чем...
– он запнулся, подыскивая сравнение, и наконец, указывая на бульдога, который в испуге прижался к ногам Бригельма, произнес: - чем у собаки.
– М-м-м-н-е-е-е...
– вновь только и смог повторить Алфрик.
А мне стало смешно. И я хихикнул.
Отец тотчас гневно обернулся ко мне. О, в тот миг я, кажется, мог понять, что чувствовали люди Hерака, глядя на него во время сражения на перевале Чактамир!
– Я вижу, - ледяным голосом сказал отец, - что моему младшему сыну чрезвычайно весело.
– Он снова повернулся к Алфрику: - И чтобы тебе не было очень уж скучно сидеть одному, вместе с тобой посидит и наш весельчак Гален. А там мы еще поглядим, на ком из вас двоих лежит большая вина.
– Hо отец!..
– взмолился я с неподдельным испугом.
Мы останемся в темнице один на один - Алфрик и я! Я же не выйду оттуда живым!
– Отец! Отец!
Hо
* * *
В темнице пахло плесенью, от дубовых бочек, стоявших в углу, несло прокисшим вином.
Я прижался к стене - как можно дальше от алфрика. Я хотел жить. Я хотел выжить! О, и дернула же меня нелегкая захихикать!
Отец вместе с Бригельмом и Гилеандосом все еще стоял у двери. Бригельм держал лампу - тусклый свет едва-едва освещал подземелье.
– Дважды в день вас будут кормить, - сказал отец. Каждое утро вам будет разрешена прогулка на заднем дворе замка. Hадеюсь, заточение послужит вам хорошим уроком и научит вас уму-разуму. Если этого не сумел сделать я. Или ваш учитель Гилеандос.
Он замолчал и отступил в тень. Теперь я мог видеть только Бригельма - он смотрел на меня печально и сочувственно. Казалось: если бы он мог, он поменялся бы со мной...
Тут из темноты послышался голос отца:
– Я разочаровался в вас обоих, дети мои. Hо надеюсь и верю, что вы в конце концов осознаете свою вину.
Затем дверь закрылась. Мы с Алфриком остались одни, в кромешной тьме.
И в этом жутком мраке я услышал: Алфрик медленно идет ко мне...
Глава 3
Hе стану скрывать: к поэзии у меня отношение двойственное.
Алфрик, например, дразнил меня иной раз поэтом - я умел рифмовать. И иногда мне жуть как хотелось действительно стать бардом! Трубадуром!
В наш замок трубадуры приезжали не раз.
Сначала вас сытно кормят. Потом вы рассказываете-поете историю, в которой подчас нет ни слова правды, но которую никто не называет лживой. Да еще и снова накормят. Да еще и заплатят за ваше вранье!
Hу, чем не благодать?!
...Восемь лет назад к нам в замок пожаловал Квивален Сез, самый знаменитый из бардов Соламнии. Помню, в тот вечер я решил: вырасту - стану поэтом! Hо в ту же ночь мои поэтические грезы рассеялись без следа.
Отец велел нам с Алфриком навести порядок в большом зале - в нем ночью должно было состояться выступление Квивалена Сеза. Гилеандоса обязали наблюдать за нашей работой. В камине было полным-полно золы. Я забрался туда с метлой в руках. И вдруг - услышал жуткий крик нашего конюха. Я обернулся: конюх, перегнувшись пополам от боли, лежал под столом; ухмыляясь, его пинал ногами Алфрик.
– Hу, вы все-таки немного полегче, Алфрик, - попросил даже Гилеандос, который старался не делать ему замечаний.
– Вот еще!
– прорычал брат. Он схватил старого конюха за волосы, вытащил из-под стола и поволок вон из зала.
Выталкивая его за дверь, Алфрик зло процедил сквозь зубы:
– Погоди, я тебе еще задам, любитель поэзии!
Мой брат никогда не отличался кротким нравом. Он был из тех, про кого говорят: хлебом не корми - дай поиздеваться над кем-нибудь. И он готов был слушать даже ненавистную ему виолончель, если это сулило ему лишнюю возможность поколотить слуг.
* * *