Колкая малина

Горелов Валерий

Адажио

Она ходит в платье кутюрье Антони,А я – в затертых адидасовских штанах.Она слушает Томазо Альбинони,А я – песни под гитару во дворах.Она, как космос, далека и недоступна,А светит словно полная Луна.Как икона в Храме – неподсудна,И в то же время, будто мрамор, холодна.Я ещё охоч был фантазировать,Когда сам себя не мог унять.Меня тогда могли казнить или помиловать,Мне всё хотелось в ней обожествлять.Я придумал и Томазо Альбинони,И портрет от Пабло Пикассо.Меня тянуло к призрачной Мадонне,Как тянет птиц в открытое окно.Сказали, что Мадонна повенчалась,И, словно в сказке про кривые зеркала,Больше никогда не улыбаласьИ злобно, по-мужицки, запила.Всё прячется за долгие года,Но, слушая Томазо Альбинони,Мне к горлу подбирается тоскаПо той не поцелованной Мадонне.

Крестик

Когда

время разбегалось кругами по воде,Многие держали кукиши в кармане.Кликуш и ворожей сжигали на Кресте,А не попавшиеся кукиш целовали.Для кого-то крестик – просто украшение,Как коралловая нить на шее дикаря.А для кого-то – вещь, подманивать везение,И с которой, извернувшись, выскочишь с огня.Это для кого-то главный аргумент,Когда всё будет нерешенным и опасным.Но про него забудут в тот момент,Когда всё вновь покажется прекрасным.Кто-то лижет водку в страшную субботу,Плюнув на листы календаря.Он сегодня выполнял грязную работу,Тем самым и отрекся от Креста.Крестик утонул в церковной Иордани,Из-за тучи пялится пьяная Луна.Кто-то тихо стонет в сгустившемся тумане —Это умирает в людях доброта.Оно, конечно, будет искупленье,Дождемся нового пришествия Христа,Уже давно идёт переполнениеОбщего плавильного котла.

Вам

До чего дотянетесь, блуждая в повседневности,Тем старайтесь радовать себя.Отыщите капельку участия и нежностиВ красках возгорающего дня.Для вас восходит Солнце на ВостокеИ как море разливается заря.Для вас глухарь токует на протоке,И мигает в небесах последняя звезда.Не поминайте то, что не смогли,А восторгайтесь тем, что ещё сможете.Вам суждено до лучшего дойти,А когда дойдёте – кратно приумножите.К вам день сегодняшний с подарками придёт,С теми, о которых вы мечтали.А ещё цветов охапку принесёт,И вам Шопен сыграет на рояле.Конечно, день восстанет и всё вокруг заполнитПустыми разговорами и тиканьем часов,Но свет пришедший поимённо помнит,Кто дожидался алых парусов.Любите, сострадайте и горите,И дыханьем своего теплаНе проснувшиеся души пробудитеИ обретёте крылья для себя.

Май-октябрь

Зачем бы вдруг черёмуха цвела,Когда важны только ревность и война?И зачем такая музыка нужна,Когда лопнула последняя струна?А если ржавчина поселится в мозгах,Как шум волны в портовых городах,Её не вывезет ни совесть и ни страх,Закованные в каторжных цепях.А если что-то не прочитано в глазах,То это грусть в непаханых полях,Как тоска в чужих аэропортахО забытых и не встреченных друзьях.И надо будет вовремя жениться,Чтобы было много счастья напоказ,А не идти полмиру поклониться,Чтобы понять, что миру не до нас.Я поклонюсь уставшей головоюТеплу полей и синему дождю.Что не случилось нам узреть с тобою,Пусть прорастет фиалками в саду.А черёмуха для каждого цветёт,Её ни окриком, ни пулей не возьмешь.А что до музыки, то музыка живёт,Даже если сам, отчаявшись, уйдёшь.

Любит, не любит

Прорастёт шиповник из песка,Запетляет пьяная дорога,Отрыгнут похмельем города,И сбежит девчонка-недотрога.Рыбка заиграет на заре,Бродит ёжик в утреннем тумане.Передрались братья во ХристеИз-за шлюх в заблеванном шалмане.Им теперь не петь и не писать,Всё, что помнили – уже поперепели.Кто желал особенную стать,Как-то резко жить перехотели.Смелый пляшет у ворот тюрьмы,И гремят гранёные стаканы.Трус рыдает на восход Луны,Вывернув дырявые карманы.Где бараки были – вырос лес,Там прячут одичалую ромашку.Каждый ищет для себя чудес,Только жить не хочет нараспашку.Из чёрной тучи грохнут барабаны,И главной болью, посланной с небес,Для всех останутся нелеченные раныТого, кто в муках умер и воскрес.

Дерзость

Она была любовницей завсклада,И кроме ситца одевалась в крепдешин.Она была покладистого склада,А он – партийный, и прекрасный семьянин.В их очень тайные и бурные свиданьяОни гулять сплавляли друга моего.И, клятвенно истребовав молчанья,Совали мятый рубль на кино.А мой друган их складывал в коробку,С нее сверкали ледники горы Казбек.Он изнывал все это кинуть в топку,Он был в отца – поступков человек.И, накопив на две бутылки водки,Их обменял на краску серебрин,Чтобы всю грязь кладбищенской решеткиЗакрасить на число сороковин.Его отца по первому распутьюВ пивбаре пьяный

мусор застрелил.Теперь ему вся жизнь казалась мутью,И он весь мир нещадно материл.Мы выросли в советских полукедах,Курили «Приму» и дешевенький «Памир»,И крепли в пораженьях и победах,Вдыхая жизни томный эликсир.Когда моему другу подарилиМагнитофон «Комета-206»,Нам даже гордые и круглые отличницыКивнули рядом на скамеечке присесть.Для нас был свой напет репертуарАктером из театра на Таганке.В наш мозг сочился уличный угар,И мы не думали, что будет на изнанке.Но все пришло с 206-ой статьей,Что того самого, «бакланского», разлива.Мы слишком много взяли дерзости с собой,А эта птица страстна, но ревнива.Мой друг ни разу в жизни не юлил,За то, наверное, на сучьей пересылкеЕго конвойный мусор застрелил,Хлебнув для храбрости из водочной бутылки.Седая, грязная, в лохмотьях крепдешина,Она на паперти сшибала на вино.Она, быть может, поминала сына.Но я ей сунул рубль, на кино.

Главное

С тёплыми ветрами кончилась зима,В кучерявых силуэтах играют облака.Жаворонок ранний в небеса зовёт,И верится, что главное мимо не пройдёт.Стали одноклассницы подкрашивать глаза,И мы старались делать то, чего нельзя.Учились, как Высоцкий, хрипло говоритьИ на глазах у взрослых «Беломор» курить.Девчонки перестали косы заплетать,А мы на пальцах начали перстни рисовать.Я её портфель по улице несу,И, себя не узнавая, в робости молчу.Вот и приоткрылись главные врата,Где придётся отличать друга от врага,Где соберёшь грехи, и будут искупленья,И эти самые чудесные мгновенья.В киношке про любовь присел в последний ряд,Там, казалось, будет слаще перегляд.Комсомол рапортовал в журнале новостей,А я бессовестно робел сильнее и сильней.На первый лёд коньки на валенки мотает,На первый ряд в кино билеты покупает.Мальчишка верит, что его весна придет,И в чём-то самом главном его не обойдёт.

Секрет

Теплый майский ветер, пахнущий соломой,Качает рыжие хвосты протаявшей травы.Крыши обсосулены полуденной истомой,Свои запахи и песни у северной весны.Розовые бусины клюквы прошлогодней,Дозревшей в стылых покровах зимы,Кисло-сладкими конфетами по милости ГосподнейРассыпаны по телу проснувшейся мари.Кроншнеп, как на ходулях, по кочкам выгребает,Его загнутый клюв солому ворошит.Он каждую весну в ту землю прилетает,В преданности Родине он не согрешит.Зима уже прокашляла последние приветы,Меж оконных рам букашка проползла,А страстное желание разболтать секретыМеня уже распёрло с самого утра.Вчерашний тёплый вечер тени заплетали,И от страха поцелуя в сердце стыла кровь.Говорят, что чувства тоже измеряли,Только как линейкой вымерять любовь?А ночью в небе лебеди кричали,И, как казалось, прямо надо мной.Они меня, наверно, поздравляли,Что до одури влюбленным шёл домой.

Помойка

Зачехлите звёзды над Кремлём,Заколите звёзды на плечах.Душат наслюнявленным узломГолодомора в чёрных лагерях.Чудеса творятся в перестройку:Сняли самый главный караул.А тут хлеб и кашу валят на помойку,Ей и искушает демон Вельзевул.Стальная сетка на столбах бетонных,В локалку даже мышь не прошмыгнет.Тухлая отрыжка из кишок голодных,Вот-вот – и первый на помойку поползет.Выблядки ежовские голодом ломают.Прыгает по куче жирный воробей,Крысы, обожравшись, песни распевают.Сытно на помойке, но не для людей.Назавтра пить откажутся давать,В периметре построятся солдаты.Всего-то надо было – поддержатьИзбрание завхозов в депутаты.А паренёк высокий и культурный,Что мёрз у мавзолея на посту,Теперь обычный лагерный конвойный,Несёт заварку старому вору.

Святой

Дед сегодня вытворяет чудеса:Под украинскую наливку «Спотыкач»Он в мутных бликах медного КрестаВсем увидел тысячу удач.Он был доверенный кудесникИ потихоньку слову Божьему учил,И был совсем не пролетарский буревестник,И только о надежде говорил.Он, может, тоже был не без греха,Славянский брат с глазами голубыми.О Божьей милости он повторял слова,Встречаясь с безнадежными больными.Блаженный, за своим смирениемПрошёл дорогу тюрем и войны.А вот сейчас за каждым к небу обращениемМолил во благость чьей-нибудь души.Когда забили в барабаны братоубийственной войны,Он понимал, что победителей не будет,Но не понимал, за кем Славянский Спас нести,И с кем там Божье благоденствие пребудет.Он замолчал, как соловей в неволе,Потух в глазах и заболел душой.И в час полуденный в цветущем русском полеПри ясном свете отошёл Святой.