Коллекционер
Шрифт:
– О, боже.
– Подумай об этом.
Он сжал ее лицо ладонями и поцеловал.
– Едем домой.
Всего лишь импульсивный порыв – заверила себя Лайла. Мужчина не делает предложение женщине, которая только сейчас повредила маячок, установленный одержимым преступником с манией царского величия.
– Порыв, – снова подумала она, потому что их роль в этом извращенном, кровавом и сюрреалистическом кошмаре закончена.
Агенты, работающие под прикрытием, поедут на свидание в Брайант-парк. Они возьмут Джей Маддок и представителей
Им удалось свалить преступную организацию, причем без сучка и задоринки.
У кого бы не закружилась голова?
И кто бы не нервничал, призналась она себе, бегая по спальне вместо того, чтобы проверить свой сайт, работать над книгой и обновить блог. Но она просто не могла успокоиться.
Люди не переходят от встречи при жутчайших обстоятельствах к взаимным интересам, сексу, любви и свадьбе всего за несколько недель.
Но людям обычно не приходится работать над раскрытием убийств, обнаружением бесценных предметов искусства, летать в другую страну и обратно и добровольно идти в паутину мерзкого паука, чтобы его захватить.
И при этом заканчивать книгу, писать картины, заниматься потрясающим сексом. И красить ванные.
Но ей нравилось постоянно быть занятой.
Как они будут общаться, когда ритм жизни замедлится до нормального? Когда они смогут просто работать, жить и быть самими собой?
Но тут вошел Аш. Он снял пиджак и галстук, закатал рукава рубашки. Взъерошенные волосы и проницательные рентгеновские лучи глаз. Он снова похож на художника. Художника, заставлявшего ее жаждать невозможных вещей. Она и не представляла, что это можно хотеть…
– Все устроено, – сообщил он.
– Устроено?
– У них ордера на арест. Они подождут до времени встречи, а потом будут действовать одновременно. Передача иногда прерывалась, но они достаточно хорошо все поняли.
– Передатчик в лифчике был абсолютным Q.
– Q?
– Тебе определенно необходим киномарафон. Бонд. Джеймс Бонд. Ну, знаешь, Q.
– Ладно, понял. Ты же уже сняла передатчик, верно?
– Нет. То есть сняла. Но вроде как надеюсь, что они забудут попросить его обратно. Хотелось бы с ним поиграть. Очевидно, диктофон в ручке был хорошим отвлекающим маневром, но я, правда, думала, что та женщина нащупает передатчик.
– Даже если бы и так, Маддок у нас. Он отрекся от нее.
Как бы она ни презирала женщину, все же в животе что-то сжалось.
– Знаю. С ней было покончено, как только я рассказала, что она напала на меня, звонила мне и словом ему не обмолвилась.
– И еще не повредил намек на то, что она бы рада сцапать яйцо для себя.
– Он бы просто убил ее. Так что мы еще сделали ей одолжение. Но если честно, я не желала бы никому такого врага, как Вазин. Даже ей.
– Она сама выбрала судьбу, Лайла. Копы захотят от нас показаний. Завтра. Даже если Маддок не сдаст Вазина, у них достаточно улик, чтобы предъявить обвинение. За Оливера, за Винни. За девушку Оливера.
– Вот это прекрасно! Мне он понравился. Буду рада, если они тоже добьются правосудия.
– Сегодня вечером Алекси остается в отцовском доме. Херувим с колесницей завтра отправляется в музей Метрополитен. Мы подождем с объявлением, пока полицейская операция не будет закончена. Но там ему самое место. Где он будет в безопасности.
Теперь все так просто. План почти осуществлен.
– Почти все сделано, – кивнула она.
– В основном, – ответил он, чем вызвал ее улыбку. – Они спрашивали, останемся ли мы сегодня дома, на случай, если Вазин послал кого-то следить за нами. Можно их отвлечь.
– Полагаю, учитывая обстоятельства, это правильно. И я слишком устала.
– Отпразднуем вместе с Люком и Джули завтра, как собирались.
Он подошел к ней, сжал ее руки.
– Пойдем, куда хочешь ты.
Куда угодно, и он не шутил.
– Почему?
– Я бы сказал, потому что мы это заработали.
– Нет, почему? Почему ты спросил у меня то, что спросил? Мы только что провели час, притворяясь людьми, которыми на самом деле не являемся, и стресс был таким, что я едва не заблевала всю твою классическую машину. Потом я под нее полезла, потому что Вазин, возможно, был счастлив увидеть нас мертвыми, независимо от того, настоящие ли мы, или только притворяемся. Не думаю, что это имеет значение.
– Но это одна из причин.
– Ничего не понимаю. Четвертого июля мы даже не подозревали о существовании друг друга, а сейчас, перед Днем труда, ты говоришь о…
– Можешь произнести это слово. Оно не обожжет тебе язык.
– Не знаю, как все это случилось. Я привыкла разбираться в том, как работает тот или иной механизм. Но не знаю, как это случилось.
– Любовь – не сломанный тостер. Ее нельзя разобрать, изучить детали, заменить одну и снова собрать. Ты просто ее чувствуешь.
– Но что, если…
– Попытайся обойтись без «если», – предложил он. – Ты забралась под машину в своем голубом платье. Когда я скорбел, ты дала мне утешение. Ты послала моего отца к черту, когда он был непростительно груб с тобой.
– Собственно говоря, я не…
– Ну почти послала. Ты чинишь шкафы, красишь ванные, расспрашиваешь швейцара о его семье и улыбаешься официантам. Когда я касаюсь тебя, весь остальной мир исчезает. Когда я смотрю на тебя, вижу остальную свою жизнь. Я намерен жениться на тебе, Лайла. Я просто даю тебе время привыкнуть к этой мысли.
Все, что смягчилось в ее душе, пока он говорил, снова застыло.
– Ты не можешь говорить «я намерен жениться на тебе», словно собираешься пойти в китайский ресторан за едой. Может, я не хочу китайскую еду. Может, я аллергик. Может, я не доверяю блинчикам с мясом и овощами!
– Тогда возьмем свинину с жареным рисом. Тебе лучше пойти со мной.
– Я не закончила, – буркнула она, когда он потащил ее из комнаты.
– А я закончил. Картину. Думаю, тебе нужно ее увидеть.
Она перестала сопротивляться.