Коллекционер

Робертс Нора

– А что, бывают войны?

– Случаются. Иногда небольшие сражения. Но никаких глобальных конфликтов. На свадьбы собираются все. На последней мать невесты и отец подружки невесты подрались: вырванные волосы, исцарапанные лица, разорванная одежда, и зрители под конец были вынуждены окунуть их в пруд с карпами.

Люк вытянул ноги.

– У нас сохранилось видео.

– Ну и веселые же люди!

Лайла потянулась к крышке встроенного кулера и пошарила в нем.

– Кто-нибудь хочет имбирного эля?

Аш

сидел в открытой беседке, увитой толстыми лозами глицинии. Нужно идти в дом, общаться со всеми, но хоть на несколько минут он может вдохнуть свежего воздуху? Побыть в покое?

Несмотря на размеры, дом казался душным, тесным и слишком шумным.

С того места, где он сидел, был виден изящный силуэт гостевого дома с многоцветным садом. Мать Оливера еще не выходила и заперлась вместе с невесткой, дочерью и теми, кого его отец шутливо называл стаей гусей.

Но это к лучшему, и у нее есть время искать утешения у этих женщин еще до похорон.

Он сделал все, чтобы обрисовать ей заупокойную церемонию. Только белые цветы, и казалось, их целые акры. Десятки белых стульев, расставленных рядами по длинному северному газону. Белая трибуна для ораторов. Выбранные ею снимки Оливера в белых рамках. Струнный квартет (Иисусе!), которому велено одеться в белое. Всех скорбящих просили одеться в черное.

Только волынщику было позволено одеться в цветное.

Он считал, и, к счастью, отец согласился, что матери необходимо дать все, что она хочет, если уж приходится планировать похороны своего ребенка.

Хотя он надеялся на небольшую церемонию, собралось больше трехсот гостей. Большинство членов семьи и несколько друзей прибыли еще вчера и теперь разошлись по всему дому с десятью спальнями, гостевому дому, дому у бассейна и саду.

Им нужно было поговорить, задать вопросы, на которые у него не было ответов, есть, спать, смеяться, плакать. Они всасывали каждую каплю воздуха.

Претерпев более тридцати шести часов всего этого, Аш только и мечтал что о своей мастерской, своем доме. И все же улыбнулся, когда его единокровная сестра Гизела, черноволосая красавица, вошла под тенистые плети. Села рядом и склонила голову ему на плечо.

– Я решила прогуляться, прежде чем сброшу Катрину с балкона Джульетты в бассейн. Но не уверена, что доброшу, так что прогулка показалась лучшей идеей. И нашла тебя.

– Гораздо лучшей. Что она сделала?

– Рыдала, рыдала, рыдала, рыдала. Она и Оливер почти не разговаривали, а когда открывали рты, то лишь для того, чтобы оскорбить друг друга.

– Может, поэтому она и плачет. Некого теперь оскорблять.

– Полагаю, им нравилось трепать друг другу нервы.

– Тяжко тебе пришлось.

Он обнял ее за плечи.

– Я любила его. Он был поганцем, но я его любила. И ты тоже.

– По-моему, я употребил это же слово, чтобы описать его кому-то. Он особенно любил тебя.

Гизела на секунду прижалась лицом к плечу Аша.

– Будь он проклят!

Я так зла на него за то, что он умер!

– Знаю. Я тоже. Ты видела его мать?

– Заходила сегодня утром. Немного поговорила с Олимпией. Она опиралась на Энджи. И кто-то дал ей валиум. Она переживет. И все мы тоже. Но мне так будет его не хватать! Он всегда смешил меня. Выслушивал, а потом смешил. И мне нравилась Сейдж.

– Ты ее знала?

– Черт, да я их познакомила!

Гизела вытащила из нагрудного кармана платок и промокнула глаза.

– Я встретила ее в прошлом году в Париже, и мы сразу поладили. Когда возвращались в Нью-Йорк, вместе ходили на ланч. То есть я ела ланч. А она – листочек салата и ягодку. Половину ягодки.

Она ловко сложила платок, влажной стороной внутрь, и сунула его обратно, в нагрудный карман.

– Она пригласила меня на вечеринку, и я решила взять Оливера. Мне показалось, что они могут друг другу понравиться. Знаю, это глупо… и можешь мне не говорить, что это глупо…

Она вновь прижалась лицом к его плечу.

– …но теперь я жалею, что привела его. А может, если бы не это, оба были бы и сейчас живы?

Он нежно коснулся губами ее волос.

– Ты сказала, не нужно говорить, что это глупо, но приходится.

– Он впутался во что-то скверное, Аш. Наверняка. Кто-то убил его, значит, это было что-то скверное.

– Он что-то говорил тебе? О сделке? О клиенте?

– Нет. Когда я говорила с ним в последний раз, за несколько дней до его смерти… он позвонил мне. Сказал, что все классно, лучше некуда, и он скоро приедет ко мне. Я могла помочь ему найти квартиру в Париже. Он вроде бы даже хотел ее купить. Теперь этого никогда не будет… Но правда, было бы здорово, если бы все так вышло?

Она выпрямилась, смаргивая слезы.

– Ты знаешь больше, чем говоришь. Я не стану спрашивать, не уверена, что готова это слышать, но ты знаешь больше, чем говоришь нам. Я помогу, если сумею.

– Конечно, поможешь.

Он поцеловал ее в щеку.

– Если что, я позову тебя. А сейчас проверю цветы и волынки.

– А я загляну к Олимпии. Скоро прибудут гости.

Она поднялась вместе с ним.

– Пусть Боб тебе поможет. Боб – скала.

Верно. И он уже попросил Боба – брат со стороны матери – следить, чтобы некоторые не слишком напивались.

Не хотел, чтобы кто-то кончил свои дни в пруду с карпами.

Лайла решила, что «огороженная территория» – название чересчур военизированное и давящее на сознание. Да, высокие толстые стены, но камни поблескивают с царственным дружелюбием. Да, мрачные крепкие запертые ворота. Но с роскошным чугунным литьем и стилизованным «А» посередине. Очаровательный домик привратника утопает в тигровых лилиях.

Двое охранников в черных костюмах проверили их документы, прежде чем пропустить лимузин. Возможно, эта процедура соответствовала названию. Но не более того.