Коллекционер
Шрифт:
– Видели его?
– Нет. У меня было много дел, возможно, просто пропустила момент появления.
– Я попытаюсь ему дозвониться. Он должен быть тут уже час назад. Два.
Она тихо вздохнула.
– Он водит машину, как старая леди, и не пользуется громкой связью. Так что, если он еще в дороге, не ответит.
– Я поищу его.
– Нет, лучше постарайся начать церемонию. Она еще держится, но это долго не продлится. Если он опоздает, значит, опоздает. Пусть распорядитель похорон усаживает людей. Твой отец?
– Я приведу его.
– Десять минут. Он будет здесь.
Энджи вынула из маленькой сумочки телефон.
– Черт побери, Винни, – пробормотала она, отходя.
Аш решил, что Винни может быть в доме. Он поищет его и скажет отцу, что уже пора.
Он дал знак распорядителю, проводил бабушку Оливера с материнской стороны, усадил и направился к дому.
Но успел мельком увидеть Лайлу, сидевшую слева от Люка. Джули сидела справа. А слева от Лайлы сидела Катрина и изливала той душу.
Наверняка история состоит из восклицательных знаков.
Но когда представил все это, стало немного легче.
«Да, я рад, что она приехала», – подумал Аш в последний раз, прежде чем поспешить в дом за отцом и сказать последнее «прости».
Часть II
Судьба выбирает нам родственников,
Мы выбираем себе друзей.
11
Лайла никогда не испытывала ничего подобного. Несмотря на открытый бар и море белого цвета, скорбь была подлинной и глубокой. Она видела это в бледном потрясенном лице матери Оливера, слышала в прерывавшихся голосах тех, кто стоял за белой трибуной. Чувствовала, как скорбь тяжело висит в воздухе, несмотря на солнечное сияние и аромат лилий и роз, разносимых легким ветерком.
И все же было во всем этом нечто от театра. Костюмированной, срежиссированной пьесы, исполняемой поразительно красивыми людьми на элегантно оформленной сцене.
Когда Аш ступил на возвышение, она подумала, что он тоже мог стать актером – из плеяды высоких, красивых брюнетов. Сегодня он был гладко причесан, чисто выбрит и в безупречном темном костюме. Возможно, она предпочитала его прежнего, его беспечно-небрежный каждодневный стиль, но и гламур ему очень шел.
– Я просил Гизелу сказать прощальное слово Оливеру. Из всех братьев и сестер они с Оливером были ближе всего. Мы все любили его, нам всем его не хватает, но Гизела понимала Оливера лучше всех и ценила его вечный оптимизм. От имени его матери и нашего отца благодарю всех за то, что пришли сегодня попрощаться с нашим сыном. Нашим братом. Нашим другом.
Неужели весь клан Арчеров состоит из одних красавцев, гадала Лайла, наблюдая, как к трибуне идет ошеломляюще прекрасная женщина. Они с Ашем крепко обнялись и встали лицом к собравшимся.
Ее голос не дрожал. Оставался сильным и отчетливым.
– Я пыталась вспомнить, когда впервые увидела Оливера, но не смогла.
– Оптимист.
Теперь она слегка улыбнулась и взглянула на Аша.
– Некоторые из нас реалисты, некоторые циники, некоторые – будем справедливы – просто задницы. В большинстве все это смешано. Но насчет Оливера Аш прав. Его самым главным качеством был оптимизм. Он мог быть беспечным. Но никогда – жестоким. И о скольких людях мы можем сказать то же самое? Он был импульсивен и неизменно великодушен. Общителен, и одиночество было для него видом наказания. И он редко оставался один, потому что был так обаятелен, так весел. Так красив.
За спиной Гизелы пролетела птица, ярко-синий штрих, сверкнувший на фоне белых цветочных гор и тут же исчезнувший.
– Он любил тебя, Олимпия, глубоко и искренне. И тебя, папа.
На какой-то момент ее глаза повлажнели, но влага тут же исчезла, как синяя молния.
– Он так хотел, чтобы вы им гордились, может быть, слишком хотел. Он хотел совершить нечто значительное. Ничего среднего или обыденного для Оливера. Он делал ошибки, и некоторые были грандиозны, но он никогда не был злым, никогда жестоким. И да, всегда оптимистичным. Если кто-то просил что-то у него, он всегда отдавал. И не в его природе было отказывать. Может быть, то, что он покинул нас молодым и красивым, было неизбежным. Поэтому я не буду пытаться вспомнить, когда впервые увидела Оливера, или зацикливаться на прошлом. Я благодарна, что он всегда будет частью моей жизни и что он дал мне смех, веселье и дурачества! А теперь устроим вечеринку, потому что этого Оливер хотел бы больше всего на свете.
Когда она сошла с возвышения, заиграл волынщик. И словно по волшебству, когда скорбные ноты «О, благодать» разнеслись в воздухе, сотни белых бабочек поднялись и забили крыльями за аркой.
Лайла зачарованно наблюдала, как Гизела оглянулась на белое облако, посмотрела на Аша и рассмеялась.
Поскольку это казалось в порядке вещей, Лайла отпила немного вина. Официанты разносили еду и приглашали гостей к длинным белым столам, где предлагались более существенные блюда. Люди собирались компаниями или гуляли по газонам, заходили в дом. Но хотя ее разбирало любопытство, она считала, что заходить в дом не стоит.
Выждав некоторое время, она подошла к матери Оливера, чтобы выразить соболезнования.
– Не хотелось бы навязываться. Я друг Аштона. И так сожалею о вашей потере.
– Друг Аштона.
Женщина была бледна, как полотно, глаза стеклянные. Но она протянула руку.
– Аштон позаботился о всех деталях.
– Церемония была такой прекрасной.
– Оливер всегда дарил мне белые цветы на день матери. Не так ли, Энджи?
– Он никогда не забывал.
– Они прекрасны. Могу я принести вам воды?