Коллекция: Петербургская проза (ленинградский период). 1960-е
Шрифт:
— Фигушки, — сказал Кочерыга. — Идем.
«Ох, ремень, ремень, ремень, — думал Мясник, — о тебе надо думать целый день. Ох, ремень, ремень, ремень, сто забот на целый день. Почему сто забот? Одна забота на весь день. Почему на весь день? Если все время думать про ремень, станет грустно на весь день. Все равно его нет. А когда будет проверка, я стану искать в тумбочке. А его там нет! И я спрошу: где ремень? И мне скажет Корабль Маленький: его украли. А я скажу: врешь, он под подушкой. А его там нет! И Кочерыга скажет: хочешь, я дам тебе, пока проверка? И я скажу: нет, Кочерыга, мне не надо, пока
— Ура! Ура! — кричали Синяки во главе с Ковалем, несясь прямо на Мясника. Мясник немного отодвинулся, но Коваль тоже изменил направление, а за ним и Синяки.
«Вот несутся Синяки, — подумал Мясник. — Брат Синяк и брат Синяк. Брат Коваль несет…»
«…Кулак», — додумал Мясник, потому что Коваль стукнул его кулаком в плечо. Синяки пригнули Мясника к земле, и Ковал уселся ему на спину.
— Дайте мне встать, Синяки, — попросил Мясник, повернув снизу голову. — А то у меня заняты руки, и я не могу защищаться!
— Защищаться! Ого, ха-ха, защищаться! Верти ему голову Коваль, сделаем из Мясника мясо! Мясо! Мясо! Ха-ха!
— Больно, Коваль, больно! — сказал Мясник.
— Ура, ему больно! — закричали Синяки, щипля ему спину. — Гайки ему, гайки! На два оборота, на три! Бей Мясника, кто может!
— Слушай, Коваль, меня уже сегодня били! — сказал Мясник. — Слезайте, Синяки, а то я задохнусь.
— Задушим Мясника, задушим! — закричали Синяки. — Да здравствует мясо, ура!
Мясник встал на колени и упал. Синяки свалились. Коваль крикнул:
— За мной! — И все они убежали.
«Придется вынимать руки, — подумал Мясник, лежа на земле. — Синяки больно дерутся. Щипаются. А Коваль на голову сел, а зачем — непонятно. Вот они меня перебили, что-то думал, думал, а они перебили. Побили и перебили. А зачем они меня побили? Просто налетели и побили. А я пойду и спрошу. Все равно забыл, о чем думал».
Лежа на земле, Мясник вытащил руки из брюк, оперся о землю и привстал. Брюки сразу же поехали вниз. Мясник схватил брюки на лету и встал. Шмыгнул носом. Из-за угла послышался голос Коваля.
Мясник побрел за угол, на Малую Солнечную сторону, где всегда играют в запретные игры — в стенку и в чику. На шухере стоял Маленький Корабль. Коваль и Кочерыга сидели на корточках у стены. Братья Синяковы загораживали их и болели за Коваля. Это было сразу понятно.
— Кочерыга продувает, — сказал Маленький. — А хвалился: везет, везет…
— А ты проиграл ему в фантики, — сказал Мясник. — Правда ведь?
— Ну и что… — сказал Маленький. — Это ты наколдовал. У-у, колдун губастый!
— Что ты, — сказал Мясник. — Меня никто так уже не зовет.
Я уже давно не колдую. Меня теперь зовут Мясник, а за что — непонятно. Но я все равно правильно сказал:
— Уй, заткнись ты, — сказал Маленький. — Пришел тоску нагонять.
Коваль, держа большим пальцем свой пятак, тянулся к гривеннику Кочерыги длинным белым пальцем.
— Так можно разорвать руку, — сказал Мясник, присаживаясь на корточки между Синяками.
Коваль, не отпуская руки, презрительно посмотрел на Мясника.
Синяки стукнули Мясника кулаками с обеих сторон.
— Не надо, Синяки, — сказал Мясник. — Я же не желаю ему плохого!
— Достал, достал! — крикнули Синяки.
Кочерыга с каменным лицом нагнулся над монетой, прицелился и щелкнул по ней. Гривенник вылетел из-под пальца Коваля.
— Верно, — разгибаясь, сказал Коваль, — тут можно и руку разорвать. Далеко было…
— Слушай, Коваль, — сказал Мясник. — Я что-то хочу тебя спросить.
— Спрашивай, — разрешил Коваль.
— Вот ты и Синяки сейчас налетели на меня и побили. Скажи мне, почему?
— Почему? — спросил Коваль и посмотрел на Синяков.
— Почему? — спросили Синяки, давясь от смеха.
— Потому что — Пыс! — сказал старший Синяк.
— Потому что — Дрыс! — сказал младший.
— Потому что Мясник! Потому что — мясо, мя-ясо, мя-ясо! — закричали Синяки и принялись щипать Мясника.
— Подождите, ребята, — сказал Мясник. — Ага… Потому что — мясо. Понимаю…
— А гривенник все же мой! — сказал Коваль. — Берегись, Кочерыга, мне сегодня везет!
«Это потому, — думал Мясник, — что слово „мясо“. Вот слово „Синяк“ — оно так не звучит. Нельзя бить и кричать: Синяк, Синяк… А мясо — можно… Вот когда меня звали Губастый Колдун, меня никто не бил. И все спрашивали, кому на обед будет горбушка. И я всегда правильно колдовал. А когда меня звали Акула Зубастая, я укусил Тарасюка, прокусил ему ноготь. Я, правда, не хотел, но мне ничего не оставалось делать, потому что он тогда бы меня задушил. Если бы он не бил Витьку Казакоцкого, я бы к нему не полез. А то у Витьки никого нет, как у меня, а я ему шеф. Все равно как брат. Только назначенный брат. Вот Синяка почему еще нельзя бить — потому что их два. Станешь одного, сразу второй прибежит. Потому что они братья. Вот я думал что-то сегодня про братьев, думал и никак не могу вспомнить, что-то такое интересное — интересное, приятное…»
— Гони, гони гривенник, не стесняйся… — сказал за спиной Мясника Коваль.
— Я в тот раз дал двадцать копеек! — плаксиво крикнул Кочерыга.
«Прости меня, брат Коваль, но у тебя очень противный голос», — подумал Мясник и пошел.
В дальнем конце Солнечной стороны показалась черная фигура.
«Во, кто-то идет… — подумал Мясник. — Не воспитатель, потому что все играют, будто ничего не случилось… А, Федор Федорович! Во как ноги ставит — раскорякой… Нет, это он широко расставляет ноги. Ему так удобнее ходить, потому что легче держать баян. Только он без баяна. Вот кому жить хорошо! Играй себе и играй… А детей вон как обходит, как… столбы. Правда, возятся там, шумят… А он взрослый. Он, наверно, про что-то серьезное думает, про взрослое. А они все мешают. Дети всегда мешают думать… Ой, сюда идет».