Колодец времени - книга исторических поэм
Шрифт:
В подвале мученик кричал.
В Китай-городской церкви полночь
Отмерил колокол во мгле.
Всем показалось, что сквозь копоть
Ожили фрески на стене.
На сводах, в нишах грановитых,
Вдруг двухголовые орлы,
Грифоны из звериной свиты,
Вздохнули в капельках росы,
Русалки из цветов дичайших
И птицы сказочной земли,
Со всех сторон в людей молчавших
Глаза уставили из тьмы.
Иван щекой задёргал, вышел
В круг света, встал посредь палат.
Слизнёв, ступая еле слышно,
Шепнул, неся царёв халат:
'Из Кабарды халат сей ести'.
Сказал Иван: 'Дела горьки.
Царя иметь им много чести,
Москве князька иметь с руки.
Как хорошо, что вас так много,
Что не один я в трудный час.
К Святым Вратам ведет дорога
Всех Богу преданных - всех нас.
А я пойду с царицей вместе
Валять в постели дурака.
Я падок до восточной лести
Любезной дочки Темрюка.
Привык я к ней, но мне б сгодился
Дружочек, с кем отрадно быть.
Но жаль такой не приключился,
Как мне дружочка раздобыть?' -
Иван вздохнул, перекрестился
На образ красочный в углу.
Пошёл; тут Ловчик очутился,
Царь сунул руку на ходу:
'Таких, как ты, мне нужно много.
До смерти смехом уморил.
Тебе большую дам дорогу,
При мне будь ловчим-сокольным!'
Согнулся Ловчиков целуя
Ивану руку и перстнём
Рассек себе губу большую,
И кровь закапала кругом.
Вслед за царем Басманов-младший
Пошел в одеждах золотых,
Юнец и статный ангел падший,
Слетевший из небес родных.
С царём прощаясь, тени встали,
И заговорщики меж них,
Огонь лучин блистал на стали,
Мехах, одеждах золотых.
Глава вторая
ОПРИЧНИНА
Шёл мягкий снег, снежинки тая
В кудлатых гривах лошадей
Сверкали, быстро исчезали,
Пар вырывался из ноздрей.
Кивая сонно кони мялись,
Косясь на грустных ездовых,
Чьи нравы нынче отличались
От всех обычаев своих.
Здесь мир ямщицких ухищрений;
На ком тулуп, кто в зипуне,
Под грудью стянутом, движений
Чтоб не стесняли при езде.
Одни в санях сидели тихо,
Другие скалились смеясь,
А третьи хмуро кляли лихо -
Раскисшую под снегом грязь.
За ночь в Москве мороз отпрянул;
Вот солнце встанет, потечёт
Повсюду с крыш и воздух пряный,
Как вешний - оттепель идёт.
Уж всё готово, стынут кони
И в раззолоченной попоне
Уголий царский жеребец
Трясет уздою из колец.
И каждой жилочкой клокочет.
Не может он умерить прыть,
Он скачи злой, безумной хочет
И спесь не может победить.
Среди саней, что запрудили
Все переулки у дворца,
Бояре сонные бродили,
Кто зол, кто с видом хитреца.
Здесь горцевал и князь Черкасский
В расшитой бурке, сапогах.
В черкесках люд его кавказский,
Иссиня-черных бородах.
Тут говор резкий, басурманский,
Уздечки раззолочены,
И взгляд у всех не христианский,
Хоть волей царской крещены.
Среди саней стоял Басманов,
О чём-то тихо говорил
С Немым и Юрьевым, и рьяно
Дьяк Тютин носом тут крутил.
Корпел, в который раз считая,
Богатства скрытые в санях.
То замирая, то пылая
Трещали факелы в руках.
Стоял конвой детей боярских
Из государева полка;
Все при пищалях, в шапках красных
И фитили палят слегка.
Тьма расступалась, свет стал бегать
И сразу снег пошёл сильней.
Обоз пол дня ждал, кукарекать
Петух устал уж из клетей.
Вдруг на снега упали тени
С большого царского дворца,
И в разукрашеные сени
Вступили рынды вдоль крыльца.
В одеждах белых с топорками
Слоновьей кости, серебром,
Как на подбор парадно встали
Сияя, хороши лицом.
Из мамок вышел, как из стана,
В доху из соболя одет,
Любимый сын царя Ивана -
Царевич Фёдор малых лет.
Уже святой, хотя дитятя,
Происхождением своим,
Как воин из небесной рати,
Несущий Божий свет живым.
И брат его десятилетний,
Иван, с печалью на лице,
Как будто он в семье последний,
Из рода Рюрика, в конце.
Наследник всей плеяды славной,
Создавших вечный третий Рим,
Крови могучей и державной,
Уж страшный рок витал над ним.
За сыновьями государя
Царица Марья шла во след,
Оленьих глаз не поднимая.
Она ждала здесь только бед.
А до крещения и свадьбы,
Ей было имя Кученей.
И не могла она сказать бы,
Что здесь казалось страшным ей.
Пока семья садилась в сани
С константинопольским орлом,
Все рынды чинно занимали
Места вокруг саней верхом.
Царь вышел ярый и готовый,