Колодец забытых желаний
Шрифт:
Или Гена здесь ни при чем?! Или все нужно делать самому?!
И тут ему на голову обрушился дверной звонок. Олег Петрович выронил бутерброд, помчался и распахнул дверь.
— Ну вот что, — сказала Ника. — Я вернулась, чтобы ты понял, что со мной так обращаться нельзя!
Глаза у нее горели, она сказочно, неправдоподобно похорошела, и Олег вдруг подумал, что в квартиру к нему ворвалась девчонка, а вовсе не Вероника Башилова, музейный работник и мать поганца, втянувшего Олега Петровича во всю эту историю!
— Нельзя! —
— Я не издеваюсь, — пробормотал Олег Петрович испуганно, рассматривая ее. — Я хотел за тобой ехать. Гене хотел звонить…
— Поди ты со своим Геной! — Она влетела в холл и захлопнула за собой дверь с такой силой, что по всему дому прошел грохот и осел где-то на первом этаже, у охранников. — Я тебе не навязывалась!
— Не навязывалась.
— Я тебя ни о чем не просила!
— Не просила.
— Если я все придумала, то ты тоже все придумал!
— Придумал.
— Перестань со мной соглашаться, черт тебя побери!
— А что мне делать?
Она сбилась и замолчала, рассматривая его, как будто собиралась с силами.
— Я не доставлю тебе ни одной минуты лишних хлопот, — выговорила она ему в лицо с королевской гордостью и королевским же презрением и раздула ноздри. — Но сейчас ты мне должен.
— Что я тебе должен?
— Себя.
Она кинула на пол свое пальтишко, перешагнула через него и схватила Олега за руки, повыше локтей.
— Себя! — повторила она, глядя ему в глаза.
Олег Петрович пошатнулся.
— Ничего, — сквозь зубы выговорила она. — Переживешь!..
Она стиснула его шею — даже не обняла, а именно стиснула — и стала целовать куда попало, куда только доставали ее губы, горячие и требовательные, и распластала огненную ладонь у него на спине, и от этой ладони верх и вниз хлынул жар. Вот уж этого Олег Петрович никак не ожидал — словно горячая лава потекла по позвоночнику!
Впрочем, он вообще не ожидал ничего подобного!
Неловко переступив ногами, он попробовал было обнять ее, но она не далась. Она шла в атаку, и капитуляция ее не устраивала!
Она целовала его глаза и губы, и еще куда-то в щеку, очень неловко, и он сам не заметил, когда, очнувшись от изумления и всей этой нелепицы, вдруг стал ей отвечать. Она и так пылала, как ведьма на костре, и кажется, не получала от этого никакого удовольствия, а от его робких попыток разозлилась еще больше.
Ее руки метались по его плечам и груди, маленькие, крепкие, шершавые ручки, и он не мог ни поймать, ни остановить их. Там, где она трогала его позвоночник, тонкая шерстка на нем вставала дыбом, и он еще успевал этого стесняться! Во рту пересохло, и ее
— Смотри на меня!
И он стал смотреть.
Все это, наверное, больше было похоже на потасовку, чем на любовь, впрочем, какая уж тут любовь, когда дело зашло так далеко!..
Огненной ладонью она залезла к нему в джинсы, но этого ей показалось мало, и, сжав зубы, она стала тащить их с его бедер, и у нее ничего не получалось!
— Расстегнуть, — сказал он сухим, как осенний лист, ртом. — Нужно расстегнуть.
И тогда она выпрямилась и снова уставилась на него своими глазищами, а он замычал и замотал головой. За руку, как маленького, она потащила его за собой, и он не успевал за ней, так она торопилась, и идти ему было неудобно, и он никак не мог сообразить, куда она его ведет.
Она останавливалась и снова прыгала на него, не оставляя ему никакой надежды на спасение, и ее руки были везде, и в голове у него только бухала кровь, и снова показалось, что он падает в колодец, и свет уходит вверх и вдаль, и стены наваливаются на него.
— Куда?!. — наконец догадался он спросить, когда она снова потащила его. — Куда?
— В спальню! Где твоя чертова спальня?
Он сообразил не сразу, а сообразив, головой показал ей на дверь, и она снова потащила его.
В спальне было светло, и все двери распахнуты — и в гардеробную, и в ванную.
Кажется, с ним что-то случилось именно в этой ванной, и совсем недавно, только он никак не мог вспомнить, что именно.
Преобразившаяся, новая Ника, которой он не знал, толкнула его на кровать, сорвала с него джинсы и кинулась на Олега. Ему показалось, что черная молния сверкнула в воздухе — так прыгает пантера, так поражает змея. Он хотел даже от нее защититься и не смог. Он поймал ее в самый последний момент, прижал к себе, и ее одежда неприятно и тягостно поразила его измученное воображение — разве бывают пантеры в одежде?! Неловкими руками он стал стаскивать с нее тряпки, а она все не давалась, вырывалась и падала на него, и завоевывала и получала все, что хотела.
— Ника! — попросил он. — Ника, ну, пожалуйста!..
И тогда, рыча от нетерпения, она через голову стащила водолазку и еще что-то ненужное, что было на ней, что закрывало ее от него, и он почувствовал ее тело — напряженное, вытянутое, дрожащее и огненное, словно тот самый ведьминский костер теперь горел у нее внутри, сжигал внутренности.
Она показалась ему совершенным существом, гладким, стремительным и неукротимым. У нее было изумительное тело, и оправдались все самые худшие его подозрения. Когда исчезли дурацкие тряпки, так ей не шедшие, она оказалась очень женственной, погибельной, порочной.