Колония
Шрифт:
Разница в базах? Да их всего-то две штуки было: капитализм и коммунизм.
База — это важно, и потому здесь разница чувствуется. И то лишь до той поры, пока у русских остались живы люди, помнящие СССР, потом и здесь все сгладится, если, конечно, не произойдет чего бодрого или правильного. Здесь различия будут, это да. Особенно если оковы спилить. А они спилены. И в новой России все работают с удовольствием и самоотдачей. Ибо уже есть смысл — банально лучше становится жизнь, ее у тебя не воруют. С каждым новым точеным болтом лучше.
В целом сюрпризы были везде.
Французы
Мы всей колонией гадали, чего нам ждать от румын. Вспоминали фильмы времен СЭВ про Миклована, кровавый финал их последней революции, графа одного приметного, Киркорова почему-то… После второго общения с семейством Оничану и их зверского вида дедком по имени Мариус мне казалось, что мы наткнулись на нечто непоколебимое, самодостаточное и упрямое, как рессора. И не угадали.
За четырнадцать часов до Нового года патруль передал по рации, что со стороны магистрали к нам по лесной дороге упрямо пробирается осел. В смысле, с телегой. Едут, везут и идут рядом с ней трое. Получив команду на досмотр и поддержку еще трезвых сталкеров на двух мотоциклах, ребята группу ходоков остановили. От румын посылка!
Но это были не румыны, а молдаване. Оказывается, там, в Молдавии, у них почти у каждого есть румынский паспорт — Евросоюз, братья по крови, перспективы… Вот и занесло семейку в Бухарест к знакомым, откуда их Писатели и катапультировали. Надо же было так влипнуть.
Я даже не рассматривал такой возможности. Рассчитывать, что от румын кто-то сможет уйти с целью влиться в Россию… Когда этот самый Мариус приглушенно кашляет, вся община от страха присаживается — вот какие там порядки. А надо же, выпустил… И где, скажите мне, неизбежное слияние этих двух народов? Где тирания Чаушеску?
— И что вам не понравилось у единокровников? — нетактично спросил Кастет у главы семьи, Вадима, охотника и фотохудожника средних лет.
За папу ответила жена, Лариса Чеботарь, энергичная властная брюнетка:
— Мы что, румыны, что ли? Какие единокровники… Мы всю жизнь с Россией прожили, не смогли там прижиться, все не наше, все чужое.
Хорошие ребята. Муж сразу годный хоть на что, путешественник, экстремал. Сын, Виталик, юный хирург-стоматолог, правда, пока без большой практики. Тут такой нюанс. Я, естественно, обо всем докладываю Сотникову в РДО. Ну, почти обо всем. РДО читают спецы по профилю. Так вот, Зенгер сразу засуетилась, мол, мы тут у вас мальчика потеряли. Я в штыки — нет в том стратегии! Нужно не отсюда спецов вывозить, а здесь службы ставить, местными силами, только тогда система будет устойчивой. Ругаемся, в общем.
А Лариса Чеботарь… Так скажу: главный бухгалтер коммерческой фирмы, характер нордический, повышенной стойкости, никакого юга в производственной ауре. Поди, все кредитные карточки семьи у нее в сумочке хранились. А вот дома — хранительница очага. Кстати, стреляет
— Доктора румыны почему отпустили?
— Мариус отлично понимает, что без оборудования и условий тут никакой врач ничего не сможет сделать. А так… Пустите ведь их полечиться? — улыбнулась Лариса, не дав мужу вставить единого слова.
Хорошее обретение. И осел в тему.
И вот теперь в очередной раз думаю: чего ждать от Лихтенштейна? Как их называть, кстати, лихты, что ли? Так и будем, пожалуй.
Напротив, за желтой дорогой, которая так и зовет в дальний путь, с левой стороны колючим частоколом стоит серый сгоревший лес, и только в отдельных местах, возле самой обочины, сохранились редкие группы старых живых деревьев. На недавнем пожарище уже появился нежно-зеленый подлесок, блестящий от дождевых капель, молодые деревья еще очень маленькие, не больше метра. А вообще место замечательное. Рядом расположена еще одна поляна, даже поле. Где-то на западе живет своей жизнью таинственный поликластер, про который никто ничего толком не знает. Далековато до него: девяносто пять километров — здесь серьезное плечо.
Перекресток, от которого к северу уходит пока не интересующая нас ветка, остался в километре за спиной — впереди путь в неизвестность, да только нам не туда. Мы специально отъехали чуть дальше, чтобы пообщаться с последними известными пятнашками. Скоро поедем назад к горам, к развилке.
Вид у местных несколько унылый. И двойственный, как это часто происходит с благополучными состоятельными людьми, вынужденными в силу обстоятельств влачить свой лощеный западный облик по наждаку азиатской действительности. Они эклектичны по-гоголевски. Но сейчас это не смешно.
Глава общины лихтов Франц Герч — невысокий очкастый мужичок, худой и бледный. Но глаза у него правильные, волевые. Нетолерантные глаза. Уже поняв суть происходящего, он до последнего старался отцыганить люфт.
— Уважаемый господин Тео, — наконец спросил он. — А если мы все-таки захотим сохранить полную независимость?
— Исключено, Франц. Как вы себе это представляете? К примеру: вот вы стоите на стратегической дороге. И, допустим, с запада по ней идут некие опасные люди. В вашей воле пропустить их в нашу сторону тихо, как-то с ними договорившись. Мы, конечно, справимся, но сразу встанет вопрос: зачем вы тут нужны, такие примиримые? Не лучше ли поселить здесь своих, тех, кто будет стоять за общину? А если вы не захотите покориться пришельцам, то как справитесь сами? С колумбийцами, вижу, не смогли.
— Не смогли, — ответствовал Франц, в который раз опуская глаза на мою кобуру с «маузером». — Нам можно подумать?
— Можно, — щедро пообещал я. — Целый день думайте. Я приму вас в анклав, если вы созреете. Либо примете жесткий протекторат. И учтите, по весне, вполне возможно, из Евразии сюда придут корабли других стран. Хотите быть под Манилой? Или под испанцами? В случае с Манилой я вам сразу не позавидую, а относительно испанцев… кто знает, какова будет вторая конкиста. Нас же вы уже видите, можете приехать в гости любым составом. И вспомните, что я вам говорил: немцы с нами. А мы с ними.