Колумб

Сабатини Рафаэль

— Как мы теперь знаем, избежать этого нам бы не удалось.

— Согласен, не удалось бы, но так это произошло раньше. Или ты сожалеешь об этом?

— Нет, — искренне ответила Беатрис. — И никогда не буду сожалеть.

— Клянусь Богом, я не дам тебе повода. — Колон наклонился и поцеловал её. — Теперь я буду заботиться о тебе. Сядь сюда. — Он пододвинул ей стул, смахнул карту на диванчик, поставил перед Беатрис поднос. — Подкрепись, дитя моё. А Индии могут подождать.

Его, словно юношу, переполняла энергия. Глаза горели ярким огнём. Говорил он без умолку.

— Это бедное жилище, но всё же — крыша над головой. Оно в полном твоём распоряжении. Когда же я вернусь из земель великого хана, где дома кроют золотом, ты переселишься во дворец, достойный твоей красоты. А пока придётся тебе побыть драгоценным камнем в простенькой оправе.

Колон прервался, чтобы налить ей вина.

— Отчего ты такая серьёзная, Беатрис?

— От твоих слов поневоле станешь серьёзной.

— Тогда мне лучше помолчать. Я хочу, чтобы ты улыбалась. Или ты несчастлива? Ты не испытываешь дурного предчувствия, доверяя себя такому бродяге, как я?

— Милый мой! — воскликнула Беатрис, отметая подобные мысли.

— Если это означает, что не боишься, то тогда всё хорошо. — И Колон тоже принялся за еду. С набитым ртом распечатал он письмо, и глаза его засияли ещё сильнее.

— Доктора из Саламанки, о которых я говорил тебе вчера, прибыли в Кордову, чтобы вынести решение по моему предложению. Я должен немедленно предстать перед ними. Их величества желают, чтобы я узнал результат до их отбытия в Вегу. Немедленно, но только не завтра, предупреждает дон Луис, ибо завтра — праздник тела Христова. И… ха-ха!.. Хитрый казначей советует мне принять участие в процессии со свечкой в руке, чтобы расположить к себе теологов, из которых и состоит высокая комиссия. Теологи, судящие о космографии! Смех, да и только. Посмеёмся, Беатрис. Всё это столь же забавно, как увидеть космографа, проповедующего на аутодафе.

Однако ни этой шуткой, ни чем другим ему не удалось развлечь Беатрис. Ела и пила она мало, мысли её, похоже, были далеко-далеко. Наконец Колон прямо спросил её:

— Что-то тяготит тебя, Беатрис?

Она выдавила из себя улыбку.

— Мысль о том, что мне пора идти. Уже день на дворе. Загарте будет волноваться. — Она встала.

Колон помог ей надеть плащ.

— Когда я снова увижу тебя, дорогая моя?

— Когда захочешь. Я буду ждать твоего прихода.

— Нам ещё столько надо сказать друг другу. Так много, что мне кажется, мы никогда не наговоримся.

Он поцеловал Беатрис, и та, низко надвинув капюшон, ушла.

Быстрым шагом добравшись до таверны Загарте, она пересекла пустынный двор и поднялась по лестнице. Беатрис открыла дверь своей комнаты, переступила порог и чуть не вскрикнула, увидев сидящего за столом мужчину. Тот поднял голову, и она подавила крик, узнав Галлино.

— Что вы тут делаете? — сурово спросила Беатрис.

Галлино встал и шагнул ей навстречу.

— Дожидаюсь тебя, дорогуша. И того, что, я надеюсь, ты мне принесла.

Его грубый голос мгновенно вернул Беатрис к реальности.

— Ничего я не принесла, — прошептала она.

— Как это ничего? — Его маленькие глазки впились в её лицо. — Что значит «ничего»? Закрой дверь! — приказал Галлино. Его взгляд гипнотизировал Беатрис, и она послушно выполнила требуемое. — Как же так, девочка моя? Ты пошла, чтобы предупредить его, и осталась на ночь, чтобы он мог отблагодарить тебя. Ты не могла потратить это время впустую. Ни в коем случае. — Он помолчал. — Ну?

— Повторяю, я вам ничего не принесла.

— Ага! — Галлино подступил к ней вплотную. — Но откуда столь вызывающий вид? Что это должно означать? — Он больно схватил её за руку, глазки его злобно блеснули. — Уж не свалилась ли ты в ту яму, что вырыла для него? Не поддалась ли чувствам? Не приняла ли нас за дураков?

— Отпустите мою руку! — вспылила Беатрис.

Галлино не просто отпустил руку, а отбросил с отвращением.

— Глупая потаскушка! Я получил ответ. Я уже заподозрил неладное, когда Рокка рассказал мне, как ты испугалась, услышав угрозы твоего дружка графа Арияса в отношении этого паршивого моряка.

— Графа-то вы убили, — глухо ответила Беатрис.

Во взгляде его сквозило презрение.

— Думай, что тебе хочется. Но держи эти мысли при себе, если тебе дорога собственная жизнь. А лучше забудь об этом и вспомни своего братца, гниющего в подземелье. Ты, и только ты, оттягиваешь его освобождение.

Смертельно побледнев, она добралась до дивана и рухнула на него, ничего не ответив. Но Галлино всё напирал и напирал.

— Уж не хочешь ли ты сказать мне, что тебя обманули? Что ты заплатила установленную цену, удовлетворила сладострастие этого подонка и ничего не получила взамен. Так ли это?

— О, какой же вы мерзкий! Мерзкий! Мерзкий!

— Мне без разницы, каким я тебе представляюсь, но я должен знать истинное положение дел. Ты отдала всё, но ничего не получила? Если да, то почему? Я хочу знать, остались ли мы в исходной точке или всё же продвинулись к цели.

Галлино наклонился над ней и заговорил вновь, уже без угрозы в голосе, будничным тоном.

— Для меня, собственно, неважно, что случится с твоим братом. Но по меньшей мере, будь с нами честна. Не кради наше время, если у тебя отпало желание спасать его. Если ты решила отдать его в руки закона. А по закону, как ты знаешь, его ждут или галеры, или палач.

— Пабло! Пабло! — заголосила она.

— Ну?

Раздираемая противоречивыми чувствами, она никак не могла ступить на одну из двух лежащих перед ней троп. Каждая вела к предательству, одна — брата, вторая — возлюбленного. В ужасе перед таким выбором, она думала только о том, как бы потянуть время.

— Подождите, подождите, — Беатрис обхватила голову руками. — Вы требуете невозможного. Как я могла взять карту, когда он был там?

Посмотри она на Галлино, то увидела бы по хищному блеску его глаз как много сказала ему эта фраза. Голос его сразу смягчился.