Колумбы российские
Шрифт:
С 1822 года он опять в Бразилии, где организовывает серию экспедиций. В свою последнюю экспедицию он отправляется в июне 1826 года. В это путешествие группа Лангсдорфа отправилась на двух больших лодках и баркасе. Для пущей важности на судах были подняты бело-синие Андреевские флаги Российского военно-морского флота. Экспедиция, продолжавшаяся два года, была нелегкой. Тучи москитов атаковали путешественников. Люди страдали от разных тропических болезней, и сам Лангсдорф, изнуренный тяжелым путешествием по безлюдным джунглям экваториальной Бразилии, на пути к реке Амазонке заболевает тяжелой формой малярии. Болезнь пагубно отражается на его нервной системе. Несколько дней экспедиция провела в палатках на берегах Рио-Тапажос в надежде, что здоровье Лангсдорфа поправится. Все эти дни он метался в бреду, и с его уст все время срываются никому не известные имена: «Конча… Резанов»… Улучшения не наступило, и Лангсдорф потерял рассудок.
Остальным членам экспедиции ничего не остается, как прекратить научную работу и отправиться в обратный путь с больным руководителем. Всю дорогу до Рио-де-Жанейро Лангсдорф бредит и без конца повторяет имя «барон фон Резанофф», то обвиняя покойного камергера в придирках к нему, то прося прощения у «его сиятельства».
По возвращении экспедиции в Рио-де-Жанейро, врачи советуют отправить больного Лангсдорфа на излечение в Европу, куда он выезжает в 1830 году. Двадцать два года прожил еще Лангсдорф в Германии, но рассудок так и не вернулся к нему. Умер он в возрасте 78 лет в городе Френбурге, и последние слова, которые он прошептал на смертном одре, были «барон фон Резанофф».
2
Заканчивая описание путешествия Резанова и всех событий, связанных с ним, нельзя пройти мимо девочки в далекой Калифорнии, связавшей свою судьбу с сорокалетним вельможей — судьбы очаровательной сеньориты, признанной красавицы всей Новой Калифорнии, едва не изменившей жизнь всего западного берега Америки. Одна и та же судьба вмешалась в жизни Резанова и Кончиты и навсегда разлучила их.
Шли месяцы… Прошел год, за ним другой — 1807-й, год его смерти… Все это время Конча ничего не знала о судьбе своего жениха и с непоколебимой верой ждала его возвращения. Прошло два года со времени его отъезда — срок, назначенный им для его приезда обратно. «Если я не вернусь в два года, значит, случилось со мной что-то ужасное — и ты свободна», — сказал он ей в день отъезда.
Все эти два года не было дня, чтобы Кончита не поднималась на холм у входа в бухту Сан-Франциско, где она просиживала часами, окидывая взором необъятный пустынный простор океана в надежде увидеть корабль своего любимого. Она хотела быть первой, которая увидит весело-напружинившиеся паруса этого корабля, чтобы радостно сообщить всему Многочисленному семейству Аргуэльо о возвращении своего дорогого Николая. Ни дождь, ни туман не останавливали ее, и Конча упорно взбиралась на холм и стояла у бойниц батареи.
В эти дни очень редкие корабли появлялись у входа в бухту. Ограничения, введенные вице-королем из Мехико, все еще были в силе, и редкие корабли смели приближаться к грозным батареям форта — разве только в случае крайней необходимости: запастись свежей питьевой водой или провизией. И каждый раз, когда Конча видела паруса приближающегося корабля, ее сердце начинало биться сильнее — не Николай ли это? Судно подходило, и Конча разочарованно читала незнакомое название. Да и корабли-то все больше были невзрачные, занимавшиеся торговлей с прибрежными индейцами на север от Сан-Франциско. Нет! Ее Николай вернется на борту мощного фрегата, с широко раскинувшимися полотнищами парусов и десятками пушек, громогласно салютующих его возлюбленной Кончите.
Прошел еще год. День за днем сидела Конча перед крепостной пушкой и смотрела на безбрежный океан. Уже три года минуло со времени отъезда Николая, а его все еще нет. В мыслях Кончи не было ни малейшего сомнения в его верности. Не мог он ее обмануть, нет… что-то его задержало… «Только смерть разлучит нас», — сказал он ей прощаясь. Но… умереть он не мог — так много планов обдумывали они вместе, планов, которые они собрались вместе претворить в жизнь. Как может он умереть, когда они были так счастливы вдвоем…
И Конча продолжала день за днем взбираться на холм, где стояла крепость, смотреть на океан и ждать появления на горизонте красавца-фрегата. А семья ее уже давно потеряла веру в возвращение Резанова.
— Он сказал, что вернется в течение двух лет. Кончита, три года уже прошло, а его нет. Сколько можно ждать? Разве ты не видишь, что он забыл тебя! Он слишком занят в своей большой столице и он забыл даже о твоем существовании, — как-то сердито сказал ей отец, — пора тебе забыть свое сумасбродство… ты теперь свободна… забудь его… он тебя не стоит…
Начинай выходить в свет, Кончита, встречайся с молодежью твоего возраста… танцуй, играй, пой, веселись… посмотри, сколько гидальго хотят встретиться с тобой… сколько их, готовых умереть за одну твою улыбку! Как долго еще можно ждать?
Конча только сжала губы:
— Я поклялась, папа, выйти замуж только за Николая, и никого другого мне не нужно. Он мой нареченный, и только ему я буду принадлежать.
— Конча, тебе только восемнадцать лет. Перед тобой вся жизнь. Как ты можешь говорить такие вещи! Предположим, ты права, и он был верен тебе и хотел вернуться за тобой, но что… если он умер? Тогда что? Что ты будешь делать тогда? Мертвые не возвращаются!
— Я буду ждать, пока не получу достоверного сообщения, что его больше нет. И даже тогда это будет означать, что моя земная жизнь с ее удовольствиями и радостями закончилась. Я никому не буду принадлежать, кроме Николая и моей святой покровительницы Девы Марии.
А годы все идут. Конча потеряла им счет. Она перестала выходить, отказывалась принимать приглашения, порвала связь со всем внешним миром, стала отшельницей, монахиней своего собственного монастыря. И день за днем она продолжала сидеть на холме в глубоких думах, тихо нашептывая слова молитв, все еще не теряя надежды на возвращение Николая. Прошло девять лет, и Конча дня не пропустила, чтобы не подняться на холм, откуда открывался изумительный вид на грозный Великий океан.
Ей скоро исполнится двадцать шесть лет, и красота ее нисколько не увяла. Даже наоборот, она еще больше похорошела, но теперь ее красота стала более строгой, духовной, внутренней. Смех, веселье, жизнерадостность исчезли, но красота новая, благородная, гордая — осталась. Она теперь напоминала скорее холодную, гордую, классически красивую греческую богиню.
В 1815 году отец Кончиты вышел в отставку и покинул свой пост. Вся семья Аргуэльо переехала в селение около миссии Санта-Барбара, славящейся своим благословенным климатом. Конча на новом месте с головой ушла в благотворительную работу.