Колумбы российские
Шрифт:
— В чем дело! Давай платок обратно! Что это за порядки… Я заявлю в полицию.
Не понимавшие его русского языка бродяги захохотали. Глава шайки указал пальцем на кафтан Коробицына и сказал что-то, что могло означать только одно — «снимай кафтан!»
Коробицын опять запротестовал, но тут же почувствовал прикосновение холодного лезвия ножа к горлу. В результате такого «уговаривания» бродяги освободили Коробицына и от кафтана, и от жилета, а заодно взяли его шляпу, деньги, шейный и карманный платки. Как потом писал Шемелин язвительно в своем дневнике, бродяги «пожелав ему удовольствия наслаждаться чистым воздухом их острова, оставили его полунагим. Такое обидное гостеприимство, оказанное гишпанцами россианам, осталось безгласным и ненаказанным; обидимый рассудил умолчать и не объявил о том начальнику, который узнал о том уже в походе»! Очевидно, Коробицыну было стыдно сознаться в том, что с ним случилось на острове.
Простояв в Санта-Крусе неделю, корабли, обменявшись салютами с крепостью, 27 октября вышли опять в море и отправились к далеким берегам Бразилии.
ГЛАВА ПЯТАЯ: ОТНОШЕНИЯ УХУДШАЮТСЯ
1
С каждым днем, по мере удаления корабля «Надежда» от Старого Света, поведение Крузенштерна по отношению к Резанову становилось все хуже и хуже. Офицеры корабля наблюдали это и видели, что грубости капитана проходили безнаказанно — да и что в сущности мог сделать Резанов, находившийся во власти командира корабля. Все это привело к тому, что и офицеры, подчиненные Крузенштерна, присоединились к своему капитану в колкостях, насмешках и даже оскорблениях, которые они наносили камергеру. Хуже всего было то, что граф Толстой, числившийся в свите Резанова, присоединился к группе офицеров корабля и почему-то страшно возненавидел Резанова. Как видно, включение его в посольскую свиту было неудачным, потому что он оказался не только грубияном, но еще и пьяницей. Не проходило дня, чтобы он не напивался и не грубил посланнику.
Единственным лучом света во всей этой тяжелой и неприятной обстановке было поведение одного из офицеров корабля, лейтенанта Петра Головачева. Как-то Головачев не стерпел и сказал своему капитану о недопустимости его поведения по отношению к Резанову, в результате чего разозленный Крузенштерн подверг его дисциплинарному наказанию.
— Я — хозяин на этом корабле, — грубо заявил он Головачеву, — а ваше дело, сударь, исполнять приказания вашего командира. Потрудитесь заниматься делами, касающимися морских дел и искусства и не вмешиваться в мои дела!..
Головачев круто повернулся и удалился в свою каюту. Шемелин потом говорил, что он слышал, как Головачев ходил по каюте из угла в угол и повторял: «Позор!.. Позор!..»
Что касается Резанова, то он попросту старался больше времени проводить в своей каюте, чтобы не попадаться на глаза капитану или офицерам корабля.
Он даже приказал посольскому повару, вольнонаемному курляндцу Нуланду, подавать ему обед в каюту.
Так в напряженной и неприятной обстановке шел день за днем. Путь был тяжелым, особенно когда корабли приблизились к экватору, где они часто попадали в безветренные полосы и безнадежно покачивались на спокойной поверхности океана, почти не двигаясь вперед. Чины посольства понимали тяжесть положения Резанова, но что они могли поделать, если сам начальник экспедиции ничем не мог защитить себя. Всякая попытка с их стороны высказаться в пользу посланника только вызывала еще большее раздражение и ненависть Крузенштерна.
2
26 ноября, впервые в истории русского флота, русские корабли пересекли экватор и вошли в моря Южного полушария. Как только командиры обоих кораблей, произведя наблюдение, удостоверились, что экватор перейден, «Нева» круто повернула обратно и подошла совсем близко к «Надежде». Оба корабля разукрасились флагами, и по вантам быстро разбежались матросы. По команде командиров они троекратно прокричали «ура!»
Резанов аккуратно, день за днем, вел записи в своем дневнике. На этот раз по случаю такого памятного события, он записал:
«Сегодняшняя полученная обсервация доставила нам несказанное удовольствие: мы увидели, что находимся уже в 11-ти минутах Южного полушария и что в 24°4' западной долготы, перерезали мы черту Равноденственную. «Нева», коль скоро получила равное нам исчисление, то, украсясь военным флагом, шла к нам на всех парусах с поздравлением; матросы ея, по вантам расставленные, кричали троекратно: ура; с нашего корабля тем же ответствовано, и наконец радостные крики обоих Российских судов произвели во всех нас приятное впечатление. Матросам выдали двойную порцию вина, и сверх того приказал я капитану раздать им от Высочайшего имени Его Императорского Величества по пиастру»…
Комиссионер компании Коробицын так описал в своем дневнике торжество на «Неве»: «на корабле нашем отправляемо было иеромонахом Гедеоном благодарственное Господу Богу молебствие, по окончании коего за здравие Его Императорского Величества выпалено из 11 пушек»…
Капитан-лейтенант Лисянский в своих воспоминаниях тоже отметил это событие: «поелику еще ни один Российский корабль, кроме «Невы» и «Надежды», не проходил экватора, то, желая отметить сей столь редкий случай, приказал на каждую артель зажарить по две утки, сделать по пудингу и сварить свежий суп с картофелем, тыквою и прочей зеленью, которая у нас велась от самого Тенерифа, прибавя к сему по бутылке портеру на каждых трех человек»…
Корабли продолжали путь, с каждым днем неуклонно приближаясь к берегам Южной Америки. Резанов больше всего проводил время в своей каюте, стараясь избегать контакта и стычек с Крузенштерном. Да у него и работы было по горло. Он подолгу просиживал за столом и чем-то занимался. Много времени он проводил в изучении японского языка, пользуясь тем, что на борту «Надежды» было пять японцев, когда-то давно попавших в Россию. Их судно во время бури прибило к сибирскому берегу, где они и были захвачены. Резанов решил воспользоваться их присутствием в России, чтобы продемонстрировать японскому правительству широкий жест, а именно: японцы будут возвращены на родину самим посланником Резановым. Сам камергер настолько хорошо освоил японский язык, что даже принялся за составление японской грамматики. Это помогало ему укрываться в своей каюте, коротая там время, — и заниматься делом, которое его сильно заинтересовало.
18 декабря (6 декабря по русскому календарю), в большой праздник, день Святого Николая Чудотворца, наконец увидели они долгожданный берег. Корабли приближались к острову Святой Екатерины. Стало темнеть, и корабли уменьшили ход. Вдруг с берега подул сильный ветер, и начался шторм, который заставил командиров обоих кораблей отойти от берега. Около десяти часов вечера «Неву», шедшую недалеко от «Надежды», вдруг быстро понесло на «Надежду». И только умелое руководство Лисянского спасло экспедицию от страшной катастрофы — корма «Невы» миновала «Надежду» на расстоянии всего лишь нескольких дюймов.
3
Только 20 декабря корабли смогли войти в небольшую бухту. К сожалению, сразу же по приходе корабля в бухту острова Св. Екатерины, у города Ностра-дель-Дестеро, на «Надежде» произошел дикий скандал, начатый Крузенштерном, в котором были повинны и другие офицеры корабля. Началось с того, что на следующий день после прихода в гавань, когда корабли стали разгружаться, соглашению с комендантом порта, выяснилось, что на «Неве» оказались гнилыми фок- и грот-мачты. Осмотр показал, что «Нева» продолжать путь не может — мачт, которые нужно было менять, в городе, конечно, не оказалось. Единственно, что оставалось делать, это нанять подрядчика срубить в лесу два подходящих дерева. Крузенштерн и Лисянский нашли подрядчика и передали ему заказ, даже не уведомив об этом Резанова.