Колыбель времени

Павлищева Наталья Павловна

Я ничем не могла помочь своей Рыжей и даже послать весточку не могла. Мог лишь Сесил, но каждое послание сначала проходило руки тюремщика Елизаветы, а потом уже попадало к ней. А может, и не попадало.

Серега-Парри наладил с Елизаветой обмен посланиями, пусть устными и при помощи слуг, но все же. Но его касались только хозяйственные дела имений принцессы. Между прочим удавалось передавать и новости, но порадовать Рыжую пока было нечем. Марии не до нее, та вся занята своим замужеством… В очередной раз пришлось констатировать, что бабы дуры, не все, конечно, но даже многие королевы.

Месяцы пребывания

при дворе и в заключении научили меня многому. Я знала цену жизни, знала цену любому обещанию и любой привязанности. Вчерашние друзья и родственники завтра вполне могли оказаться смертельными врагами, а ожидать даже от близких людей пощады или сострадания не стоило. Вокруг только враги, и рассчитывать на поддержку можно лишь со стороны тех, кто чего-то от тебя ждет, да и то пока не получил своего.

Елизавета мешала слишком многим, помимо собственной сестры Марии она мешала императору Великой Римской империи королю Испании Карлу V; мешала его сыну Филиппу, который должен стать супругом королевы Марии; как протестантка, пусть и вовсе не фанатичная, она мешала епископам и даже папе римскому… Но если Мария родит сына, Елизавета станет обузой вдвойне, и тогда от нее избавятся уже без сожаления.

Удивительно, что Мария, сама побывавшая в положении такой обузы, теперь явно мстила сестре за свои унижения по вине их отца. Но чем была виновата перед ней Елизавета? Тем, что Марию несколько раз сватали то за того же Карла, то за французского короля Франциска, то снова за испанца, но все помолвки расторгались?

Но Мария хотя бы знала годы счастливого детства и юности, когда она была всеми обожаемой принцессой, даже правила Уэльсом, когда перед ней преклоняли колени послы и подданные, когда, казалось, все для нее. Конечно, такое положение тяжело терять, но ведь Елизавета не знала и такого. Бэсс было два с половиной года, когда отец решил казнить ее мать, все годы после этого Елизавета жила с клеймом незаконнорожденной и в постоянной опасности. Если перед Марией и ее матерью Екатериной Арагонской и была виновата мать Елизаветы Анна Болейн, то почему обвинять саму Бэсс?

Но королева Мария мстила не только Елизавете, она допустила казнь Джейн Грей, хотя прекрасно знала, что та стала королевой не по своей воле и даже отказалась примерять корону. Все сделано руками ее свекра Джона Дадли и ее матери, так почему надо было казнить несчастную юную Джейн? Разве недостаточно было получить от нее отречение и клятву, что никогда не претендовала на престол и претендовать не станет в будущем, а также отказывается от претензий за свое будущее потомство? Почему Мария так мстила всем, кто имел хоть какие-то права на престол даже после нее, а не вместо?

Почему Мария жестоко мстит всем, кто моложе и симпатичней? Разве вина Джейн Грей в том, что нынешняя королева до сих пор не замужем и старая дева, что у нее стремительно исчезает с лица всякая привлекательность, зато все сильнее сказываются возраст и переживания, взгляд становится злым, а уголки губ все чаще презрительно опускаются вниз? Разве вина Елизаветы, что англичане, так приветствовавшие восшествие на престол Марии, теперь категорически недовольны ее будущим замужеством, засилием испанцев в Лондоне, многочисленными угрозами протестантам, которые уже стали приводить к казням? Неужели она не понимает, что не в Елизавете дело, а в том, что королева приносит Англию в жертву своему желанию выйти замуж. Не будь Елизаветы, разве англичане так уж восторгались бы присутствием тысяч испанцев или тем, что у них будет король-испанец?

Мысли вернулись к Елизавете… Ей нужно пережить, перетерпеть, я-то знала, что Мария ненадолго,

а она нет. Но сказать открыто я не могла, приходилось придумывать, как убедить саму Бэсс прикинуться кроткой овечкой, чтобы сохранить голову на плечах. Но я должна была признать, что Елизавета и сама это почувствовала, Бэсс с каждым днем становилась все более скрытной и изворотливой. Что же будет к тому времени, когда она станет королевой?

И вдруг однажды я поняла, что так и надо! Если иначе не выжить, если тебя предают все: отец называет незаконнорожденной, брат то признает своей сестрой, то нет, а сестра вообще отправляет в Тауэр или в ссылку; если избежать эшафота просто потому, что мешаешь самим своим существованием, удается лишь чудом, то как же надо себя вести и какой же быть, чтобы выжить в этих джунглях, именуемых двором? Нет, здесь мало иметь зубы и когти, здесь еще надо быть змеей, хамелеоном, нужно научиться хитрить, обманывать, скрывать все и ото всех!

Любые человеческие ценности отступали на второй план, когда дело касалось власти, любые родственные отношения забывались, любые клятвы нарушались… Вовсе не из милосердия или сестринской любви Мария не смогла отправить Елизавету на эшафот. Она просто прекрасно понимала, что казнить дочь короля без суда значит вызвать новую волну протеста у народа, Елизавету любили едва ли не больше самой королевы. А устроить суд значит проиграть его, из доказательств вины Елизаветы только подозрения, ведь даже Уайат заявил, что она ни при чем.

Народные волнения перед самым приездом испанцев и свадьбой Марии были не нужны, только это и спасло жизнь Елизаветы.

Спасло ли? От такой мысли мне стало не по себе, ведь в далеком Вудстоке ничто не мешало принцессу попросту отравить или создать такие условия, чтобы не выдержала и умерла. Она должна выжить, она должна дождаться!

У меня не было возможности переписываться со своей подопечной, удалось лишь однажды отправить тайное письмецо, но даму, его передавшую, заподозрили в приязни к принцессе и спешно удалили из Вудстока. Елизавета должна быть окружена только теми, кто ее ненавидит, так скорее сорвется и даст повод вернуть ее в Тауэр без надежды выйти оттуда. Я в письме молила выдержать, вытерпеть, быть покладистой и стойкой… Сколько это будет продолжаться, не говорила, потому что сама не ведала.

Как Мария, которая совсем недавно и сама звалась незаконнорожденной, могла вот так поступать с ней?! Запереть молодую, полную сил и желания жить девушку в проклятом Вудстоке в обществе мерзкого Бедингфилда без всякой связи с миром!.. Верх кощунства! Хотелось крикнуть: «Господи, покарай Марию!».

Елизавета злилась, часто срывалась, к большому удовольствию Бедингфилда, кричала, но поделать ничего не могла. Неизвестно, чем бы все закончилось, если бы однажды из Лондона не пришли вести. Сразу и не поймешь — хорошие или нет.

Редкие известия с воли ее тюремщик приносил с удовлетворением, хотя Елизавета подозревала, что он говорит не все, но была рада и малому. Конечно, о Роберте Дадли Бедингфилд не знал ничего, кроме того, что тот на свободе.

Конечно, у Елизаветы был еще один поставщик новостей — Томас Парри, который жил отдельно в гостинице «Бык» в деревне неподалеку от Вудстока. В этом сказался просчет и Бедингфилда, и Марии. Королева и ее Совет надеялись, что Бедингфилд станет управляющим делами Елизаветы, а значит, сумеет поставить ее финансы под контроль, но бедный Генри вовсе не был готов к такой роли, он быстро понял, что Елизавета способна запутать его в трех цифрах, и категорически отказался выполнять такие обязанности. Пришлось призвать Томаса Парри.