Колыбельная
Шрифт:
В руке у мужчины – бутылка пива. На ногах – толстые носки, без обуви. Его махровый халат не застегнут, под халатом – белая футболка и боксерские трусы в маленьких гоночных машинках. Он подносит бутылку пива ко рту и запрокидывает голову. В бутылке булькают пузырьки. У гоночных машинок овальные шины, наклоненные вперед. Мужик смачно рыгает и говорит:
– Вы, ребята, серьезно?
У него черные волосы. Они свисают на морщинистый лоб а-ля Франкенштейн. Под глазами у него мешки, а сами глаза печальные, как у грустного пса.
Я протягиваю ему
– Откуда вы знаете, как меня зовут? – Он подозрительно косится на меня и говорит: – Вас Бонни прислала со мной поговорить?
Элен заглядывает в гостиную, слегка наклонившись вбок. Открывает сумочку, достает пару белых перчаток и надевает их. Застегивает крошечные пуговки на перчатках и говорит:
– Нам можно войти?
Предполагалось, что все будет проще.
План В. Если дома мужчина, действуем по плану В.
Мужик с машинками на трусах снова подносит бутылку ко рту и всасывает в себя пиво, втянув небритые щеки. Остатки пива выбулькиваются в рот. Он отступает в сторону:
– Ну ладно, входите. Садитесь. – Он смотрит на пустую бутылку и говорит: – Пива хотите?
Мы заходим, а он идет на кухню. Слышно, как он открывает бутылки.
В гостиной стоит только кресло-кровать, другой мебели нет. На картонном ящике из-под молока – маленький переносной телевизор. За раздвижными стеклянными дверями – маленький внутренний дворик. В дальнем конце дворика – большие вазы с цветами, заполненные до краев дождевой водой. Цветы давно сгнили. Гнилые бурые розы на черных стебельках, махрящихся серым мхом. Вокруг одного из букетов обвязана широкая черная лента.
На потертом ковре в гостиной – продавленный след от отсутствующего дивана. Продавленный след от комода, маленькие углубления от ножек стульев и столов. Большой плоский квадрат, выдавленный на ковре. Выглядит очень знакомо.
Мужик с машинками на трусах указывает на кресло-кровать:
– Садитесь. – Он отпивает пива и говорит: – Садитесь, и поговорим о Боге. Какой он на самом деле.
Плоский квадрат на ковре остался от детского манежика.
Я спрашиваю: можно моя жена сходит у вас в туалет?
Он наклоняет голову набок и смотрит на Элен. Чешет свободной рукой затылок и говорит:
– Конечно. В конце коридора. – Он указывает рукой, в которой держит бутылку.
Элен смотрит на пиво, пролившееся на ковер, и говорит:
– Спасибо. – Достает из подмышки свой ежедневник, передает его мне и говорит: – Если тебе вдруг понадобится, вот Библия.
Ее ежедневник с именами жертв и адресами домов с привидениями. Потрясающе.
Он еще теплый после ее подмышки.
Она уходит по коридору. В ванной включается вентилятор. Где-то хлопает дверь.
– Садись, – говорит мне мужик с машинками на трусах.
Я сажусь.
Он стоит так близко ко мне, что я боюсь открывать ежедневник – боюсь, он увидит, что это никакая не Библия. От него пахнет пивом и потом. Маленькие гоночные машинки – как раз на уровне моих глаз. Овальные шины наклонены вперед, и поэтому кажется, что они едут быстро. Мужик отпивает пива и говорит:
– Расскажи мне о Боге все.
От кресла-кровати пахнет так же, как от мужика. Золотистый плюш, коричневый от грязи на подлокотниках. Он теплый. И я говорю, что Бог честный и бескомпромиссный, он не принимает ничего, кроме стойкой и непреклонной добродетели. Он – бастион честности и прямоты, прожектор, который высвечивал все зло мира. Бог навсегда остается в наших сердцах и душах, потому что собственный его дух несгибаем и не...
– Вздор, – говорит мужик. Он отворачивается, подходит к стеклянным дверям и смотрит во внутренний дворик. Его лицо отражается в стекле – только глаза, щеки, покрытые темной щетиной, тонут в тени.
Я говорю голосом радиопроповедника, что Бог – это высокий моральный критерий, по которому миллионы людей должны измерять свою жизнь. Он – пламенеющий меч, посланный к нам, дабы изгнать нечестивцев из храма...
– Вздор! – кричит мужик своему отражению в стекле. Пиво течет из его отраженного рта.
В дверях гостиной появляется Элен. Держит руку во рту и жует согнутый палец. Смотрит на меня и пожимает плечами. Потом опять исчезает в сумраке коридора.
Я говорю, что Бог – это неодолимая сила и великое нравственное побуждение. Бог – совесть нашего мира, мира греха и злобных намерений, мира скрытых...
– Вздор, – говорит мужик тихо, почти что шепотом. Пар от его дыхания стер его отражение. Он оборачивается ко мне, указывает на меня рукой, в которой держит бутылку, и говорит: – Прочитай мне, где в твоей Библии говорится, как сделать так, чтобы все стало по-прежнему.
Я слегка приоткрываю ежедневник Элен, переплетенный в красную кожу, и заглядываю внутрь.
– Подскажи, как доказать полиции, что я никого не убивал, – говорит он.
В ежедневнике – имя, Ренни О'Тул, и дата, 2 июня. Я не знаю, кто это такой. Знаю только, что он уже мертв. 10 сентября – Самара Ампирси. 17 августа Элен продала дом на Гарднер-Хилл-роуд, В тот же день она убила царя-тирана республики Тонгле.
– Прочитай! – кричит мужик с машинками на трусах. Пиво у него в руке проливается пеной ему на пальцы и капает на ковер. Он говорит: – Прочитай, где говорится, что в одну ночь ты теряешь все, что у тебя было хорошего в жизни, и тебя же потом обвиняют.
Я смотрю в ежедневник на имена мертвых людей.
– Прочитай, – говорит он и отпивает еще пива. – Прочитай, где говорится, что жена может обвинить мужа в убийстве их ребенка, и все ей поверят.
В самом начале ежедневника написанное стерлось, так что почти невозможно прочесть. Мелкий, убористый почерк. Страницы как будто засижены мухами. А еще раньше кто-то вырвал страницы.
– Я просил Бога, – говорит мужик. Он потрясает бутылкой пива и говорит: – Я просил Бога, чтобы он дал мне семью. Я ходил в церковь.