Колыбельная
Шрифт:
Я спрашиваю у мужчины в трубке, и он отвечает: да. Элен оборачивается к Моне как раз в тот момент, когда Мона кидает ей в волосы очередную скатанную козюлю, и говорит:
– Скажи ему, что кровь из душа – это самая мелкая из его проблем.
Я говорю: может быть, просто поедем дальше? Мы могли бы объехать еще несколько библиотек. Увидеть что-нибудь интересное. Какой-нибудь памятник архитектуры. Или живописный пейзаж. Может, еще раз сходить в луна-парк. Мы вполне можем слегка расслабиться и доставить себе удовольствие. Когда-то мы были семьей, и мы опять
Мона подается вперед и вырывает у меня клок волос. Потом вырывает несколько тонких прядей у Элен.
Элен наклоняется над гримуаром и говорит:
– Мона, мне больно.
У нас в семье, говорю я, мама, папа и я – в общем, у нас в семье мы решали почти все споры за партией в парчис <Настольная игра, где нужно передвигать фишки по полю, бросая кубик. – Примеч. пер.>.
Мона вырывает страницу с красной спиральной надписью и заворачивает в нее каштановую и розовую пряди.
И я говорю Моне, что не хочу, чтобы она повторила мою ошибку. Глядя на нее в зеркало заднего вида, я говорю, что, когда мне было примерно столько же, сколько ей сейчас, я перестал разговаривать со своими родителями. Я не разговаривал с ними почти двадцать лет.
Мона протыкает английском булавкой листок, в который завернуты наши волосы.
Мобильный Элен звонит снова. Это какой-то мужчина. Молодой человек.
Это Устрица. И прежде чем я успеваю повесить трубку, он говорит:
– Привет, папаша, обязательно прочитайте завтрашние газеты. – Он говорит: – Там для вас небольшой сюрприз.
Он говорит:
– Передай трубку Шелковице, мне надо с ней поговорить.
Я говорю, что ее зовут Мона. Мона Саббат.
– Мона Штейнер, – говорит Элен, по-прежнему глядя на свет на страницу, пытаясь прочесть тайные письмена.
И Мона говорит:
– Это Устрица? – Она подается вперед, тянет руку и пытается вырвать у меня трубку. – Дай мне с ним поговорить. – Она кричит: – Устрица! Устрица, гримуар у них!
Отбиваясь от Моны и пытаясь рулить одной рукой – машина при этом виляет из стороны в сторону, – я выключаю телефон.
Глава тридцать шестая
У меня дома. Вместо влажного пятна на потолке – большая белая блямба. На входной двери пришпилена записка от квартирного хозяина. Вместо шума – полная тишина. Ковер усыпан обломками твердого пластика, разломанными дверями и арматурой. Слышно, как жужжат нити накаливания в электрических лампочках. Слышно, как тикают часики на руке.
Молоко в холодильнике скисло. Боль и страдания пропали всуе. Сыр посинел от плесени. Фарш посерел в упаковке. Яйца с виду нормальные, но на самом деле нет – прошло столько времени, они просто не могли не испортиться. Все усилия, все горести, вложенные в эти продукты, отправятся на помойку. Все страдания несчастных коров и телят – все напрасно.
В записке от хозяина сказано, что белая блямба на потолке – это временное покрытие. Когда пятно перестанет сочиться влагой, тогда потолок покрасят уже нормально. Батареи выкручены на полную мощность, чтобы пятно поскорее просохло. Вода в бачке унитаза испарилась наполовину. Растения засохли. Из труб несет гнилью. Моя прежняя жизнь, все, что я называл своим домом, пахнет дерьмом.
Белая блямба замазки на потолке не дает просочиться в квартиру тому, что осталось от моего соседа сверху.
Остается еще тридцать девять неучтенных экземпляров книжки с баюльной песней. В библиотеках, в книжных магазинах, у кого-то дома.
Сегодня Элен – у себя в офисе. Там мы с ней и расстались. Когда я ухожу, она сидит за столом, обложившись словарями: латинским, греческим и санскритом. Сидит, промакивает страницы ваткой с раствором йода, и невидимые слова проступают красным.
Ваткой с соком красной капусты она промакивает другие невидимые слова, и они проступают малиновым.
Рядом с пузыречками, ватными шариками и словарями стоит лампа странной конструкции. От лампы к розетке тянется шнур.
– Флюороскоп, – говорит Элен. – Взяла напрокат. – Она щелкает выключателем сбоку, направляет свет на открытый гримуар и переворачивает страницы, пока на одной из них не проступают сияющие розовые слова. – Это написано спермой.
Все заклинания написаны разными почерками.
Мона сидит у себя за столом в приемной. После луна-парка она не сказала нам ни единого доброго слова. Радиосканер выдает один чрезвычайный код за другим.
Элен кричит Моне:
– Как назвать демона другим словом?
И Мона отвечает:
– Элен Гувер Бойль.
Элен смотрит на меня и говорит:
– Видел сегодняшнюю газету? – Она отодвигает в сторону какие-то книги, и под ними лежит газета. На последней странице первой части – полностраничное объявление. Заголовок такой:
ВНИМАНИЕ, ВЫ ВИДЕЛИ ЭТОГО ЧЕЛОВЕКА?
Большую часть страницы занимает фотография, моя старая свадебная фотография двадцатилетней давности, где мы сняты с Джиной. Как я понимаю, снимок взяли из нашего свадебного извещения в каком-то древнем субботнем выпуске. Наша публичная клятва в любви и верности друг другу. Наши обеты и обещания. Древняя сила слов. Пока смерть не разлучит нас.
Под снимком текст: “Этого человека разыскивает полиция в связи с необходимостью прояснить некоторые моменты, связанные с недавними загадочными смертями. Ему сорок лет, рост пять футов и десять дюймов, вес сто восемьдесят фунтов, шатен, глаза карие. Он не вооружен, но тем не менее очень опасен”.
Человек на снимке – такой невинный и юный. Это не я. Женщина мертва. Они оба – призраки.
Дальше сказано: “Называет себя “Карлом Стрейтором”. Часто носит синий галстук”.
И в самом конце: “Если вы знаете местонахождение этого человека, звоните по номеру 911 и спрашивайте полицию”. Я не знаю, кто дал объявление: Устрица или полиция.