Колыбельные неведомых улиц. Разговоры с бездомными об их жизни
Шрифт:
В результате у меня с начальницей ночлежки получился любопытный разговор. Из беседы с ней у меня сложилось чувство, что за неприступным, пуленепробиваемым фасадом скрывается мягкое сердце. Ольга Анатольевна искренне заботилась о своих бездомных, знала их по именам и пробивала в них места в социальных учреждениях. Мишу же, с которым я заговорил, она оберегала особенно, поскольку тот был слепым и беспомощным. Но самое главное заключалась в том, что начальница ночлежки неплохо разбиралась в проблематике бездомности и могла предоставить ценную точку зрения изнутри системы. Разговор
Ольга Лобачева
Вот это справочник для бездомного и буклет для людей, которые могут помочь бездомным. Разработал эту информацию уполномоченный по правам человека Ярославской области Бабуркин Сергей Александрович и его аппарат. Поэтому все права бездомных защищены у нас упомномоченным по правам человека. У нас есть сайт учреждения, вы можете о нашем учреждении прочитать всё на сайте. А потом вы запишите то, что вы хотите, чтобы для вас было понятно. Я почему как курица их оберегаю, потому что то уведут их у нас, то полиция их разыскивает, то ещё что-то, ситуации разные.
Да к нему целый день кто-то всё подходит. Я говорю: дайте человеку спокойно погулять, он никуда не уйдёт. У нас нет такой социальной услуги, как социальное сопровождение на улице. У нас всего-то сотрудников шесть человек, вот тех, которые работают с клиентами. Поэтому приходят ребята, вот за ним придут – в четыре часа или в пять, наверное, – его помоют здесь, потом он уже спать будет. У нас клиенты, которые сохранились способность к самообслуживанию.
Вот вы задайте ему вопрос, почему он ушёл из дома-интерната? Он был в доме-интернате, у него первая группа инвалидности. Я им не воспрещаю: это их право давать интервью кому угодно, но когда человек слепой – нет. Там колясочник сидит. С колясочником поговорите…
– А я уже поговорил с ним – он отказался. Когда люди говорят: не хочу, я никогда не настаиваю, ухожу, всегда уважаю их мнение.
– Потому что он сам виноват в том, что он сейчас на коляске сидит. Он в Дагестане работал на кирпичном заводе, и Серёжка – он потерял ноги в Дагестане, в горах замёрз. Ему ампутировали. Он был в Дагестане, там же нет – ни в Чечне, ни в Дагестане – там нет детских домов и нет домов-интернатов. Есть один в Махачкале, но он весь забит нашими, русскими. Теми, которые туда по тем или иным причинам попали. Серёжка – в том числе.
Жил он у нас здесь, в нашем районе, недалеко от учреждения. Уехал на заработки, вот так его заработки закончились, мы его оформили в отделение временного проживания. У нас в Ярославской области, когда откроете сайт „Социальные учреждения Ярославской области“, здесь дома-интернаты есть и есть отделения временного проживания в комплексных центрах по району. Туда мы помещаем на год, Серёжа у нас там был.
Вот Мишу слепого мы сразу отправим в дом-интернат, но мы ждём, когда появится койко-место в больнице. Чтобы не сидел он всегда вот так вот около учреждения. То есть он только с сопровождением, у него первая группа инвалидности. Поэтому у нас дежурная сразу выскочила – позвала меня, потому что мы вот как курицы его опекаем. Он не ориентируется, он может только по шершавой стене зайти к нам в учреждение и пройти
Целый день в комнате сидеть человеку – тоже тошно. Он сидит спокойно, вот так на улице гуляет. По улице гулять с кем-то из клиентов, с мужиками в сопровождении никто не хочет. Серёжке проще – он на коляске. Он сломал себе протезы: у него изготовили прекрасные протезы, сто восемьдесят семь тысяч стоят протезы – обе ноги. Он их сломал. Поэтому он и не даёт [интервью].
Сломал по пьяни. У нас же проблема бездомных – это алкоголизм, вся проблема в этом. И в итоге вот он остался сейчас опять без протезов.
Вернулся и куда он пришёл? Опять к нам пришёл, у нас одно-единственное в области учреждение для бездомных. Они всё равно никуда не уйдут – они придут к нам, рано или поздно опять придут к нам. И опять по второму кругу вот эту всю процедуру делаем. Сейчас ему изготовят протезы и он у нас поедет в интернат. Он уже сам будет хлопотать в интернат. Но он судимый, у нас есть категория интернатов общего типа, есть психоневрологические дома-интернаты, а есть у нас специализированные дома-интернаты. Потому что каждый второй бездомный, даже не каждый второй – судимый. За редким исключением там, на три человека – два судимых и только один несудимый. И поэтому только специализированный интернат – там, где есть охрана круглосуточная.
– Скажите, а сколько нужно в очереди ждать, сколько это занимает по времени?
– В специнтернат – долго. В специнтернат бывает и по четырнадцать, и по пятнадцать человек. Место освобождается только тогда, когда человек умирает. Вот и смотрите, как это долго получается…
– Ну по вашему опыту сколько: три месяца, шесть, год?
– Больше, больше: и полгода, и год. Поэтому мы стараемся направить в отделение временного проживания, где они хотя бы год могут ждать. И поэтому, когда мы их направляем в отделение временного пребывания – это как правило в комплексных центрах по Ярославской области.
– И сколько таких в Ярославской области в общей сложности?
– Шесть, наверное, шесть или восемь… Не в каждом комплексном центре есть отделение. Ну вот, смотрите, допустим: вот Вощажниково и Высоково – это Борисоглебский район. Рассчитаны на пятьдесят одно место оба центра. Где-то десять коек, вот мы недавно в Рыбинский район везли человека, там три отделения. В Арефино двенадцать мест, десять мест и в Песочном – тридцать мест. В деревне Волково
– восемь мест и Песочное – тридцать мест.
Но вы понимаете, что для наших бездомных городских, что значит – находиться, жить в деревне. Когда за один день он обойдёт всё. Плохо ли, хорошо ли, с палочкой или как – они ходят. Они ходят, передвигаются, а есть такие, которые просто ходячие, сохранили способность к передвижению. Они уезжают – конечно им скучно в таких местах, им в городе болтаться лучше. Потому что здесь к кому угодно – они и к церкви подходят, они и на кладбище сидят, они к кому угодно подойдут и милостыню попросят. Мы им запрещать этого не можем – мы нарушаем права человека. Но оказать социальные услуги и помощь оказать, когда они к нам обратились или когда к нам привезли – да, это наша работа.