Колыбельные неведомых улиц. Разговоры с бездомными об их жизни
Шрифт:
У меня воспоминания остались о вечерней школе, я учился в вечерней школе. Я проживал в Брагино, в Брагинском районе, а дальше – сумасшедшая юность. Всё выше и выше и выше, стремление быть первым и так далее и тому подобное. Первым в спортивном варианте, увлекался очень сильно мотокроссом, достиг определённых успехов. Дальше – ралли. В общем, не знаю, всё – как у пацанов моего возраста в то время, мы все к одному шли.
А что ещё? Много в жизни, просто одним разом-то вам всего и не рассказать. Это надо просто посидеть вот так вот, действительно в тишине где-то, чтобы изначально сосредоточить внимание на том, что буду рассказывать что-то. Потому что не совсем хочется так, за свою жизнь-то. Тем более до того дожил сейчас, что сейчас не имею крыши над
Ну как, на жизнь, в принципе, хватает, то есть не голодный, не холодный. Если в рамках, в разуме, то мне вполне достаточно, для Ярославля и Ярославской области, скажем так. В Москве, конечно, это копейки, а что касается нашего региона, так всё хорошо в этом отношении. Мама умерла у меня в девяносто седьмом году, папа умер семнадцатого мая прошлого года. Похоронили двадцать второго числа. Просто так вот жизненная ситуация сложилась, что оказался на улице, это значительно недавно произошло. У меня все проблемы начались после того, как я потерял зрение, а зрение я потерял десять лет назад. Это последствие тяжёлой черепно-мозговой травмы, после аварии автомобильной.
Ехали на машине, сумасшедшей даме надоело жить, ну она решила под машину прыгнуть. Свидетель у меня – Шагинян Артур Амаякович. Он рядом ехал, то есть он-то её смог пропустить, он затормозил, а она вылетела на меня. Есть такой маршрут в Брагино, номер одиннадцать, это сумасшедший был в своё время автобус. То есть его дождаться – это можно было простоять на остановке полтора часа, чтобы с одной стороны города попасть на другую сторону. С Дзержинского проспекта на Ленинградский.
Ну вот, и народу [много], особенно когда уже конечная смена рабочая, люди спешат домой, пытаются дождаться этого автобуса, а автобуса нет. А что самое-то удивительное – это то, что водитель автобуса мой друг, у которого всё это происходило на глазах. А она побежала на автобус, увидала автобус поворачивающий, 11-й и побежала сломя голову, чтобы побыстрей на него успеть [через дорогу]. Подруги её тормозили, а она – ноль эмоций вообще. История об этом умалчивает, но я думаю, что она нетрезвая [была]. И вот такая ситуация. Ну, я ушёл влево, дальше – больше и вот, пожалуйста… А со зрением – это вот, последствия этого. Меня предупреждали, я лежал в областной больнице после операции – мне лицо собирали по кускам, всё лицо…
Я там улетел так, что у меня восемь переломов верхней челюсти, лобной части и перелом нижней с раздроблением тоже на восемь частей. Дальше – глазные суставы, то есть всё лицо собрали по кускам, спасибо докторам. Я после этого прожил со зрением долгое время. В восемьдесят седьмом году я попал в аварию, а зрение – вот десять лет как я ослеп. Меня врачи предупреждали, что, Михаил, это может случиться в любое время. То есть через год, через два, через три, но я не придавал этому значения пока было всё хорошо. Я работал водителем, катался на мотоцикле хорошо.
В восемьдесят восьмом году у меня родила жена. В восемьдесят восьмом же году меня за эту аварию, якобы, и осудили, но виновным не признали, конечно. А судил Анциферов, Волжский суд, ну, судил справедливо так, конечно. То есть разобрался по всем этим вопросам. И дали мне три года „химии“, то есть это стройки народного хозяйства, ну вот раньше так называлась „химия“. [5] То есть я находился дома, дома проживал просто. Было учреждение, Урицкого, 25/Б, то есть, якобы, в котором я должен был находиться. Но я там, конечно, не находился, я дома жил. Почему, потому что положительно вёл себя, семья, ребёнок
5
Условная мера наказания с обязательным привлечением к труду в местах, определяемых органами, ведающими исполнением приговора. „Химия“ получила такое название потому, что осужденные работали на вредном производстве. Стройки народного хозяйства могли находиться в колонии-поселении где-нибудь в глухомани, а в городах чаще означали проживание в общежитии с обязательной ежедневной отметкой.
– А почему так присудили? Почему не оправдали вас?
– А потому что такое время было. Я был трезвый, просто такое было время: безнаказанным никто остаться в то время не мог. То есть по-любому должен был нести кто-то ответственность за это. Потому что она погибла, вот которая под колёса кинулась. Тридцать восемь ей, что ли, было, я точные подробности не помню.
Свидетели в один голос кричали, что она виновата сама, её же подруги, с которыми она двигалась по направлению домой. На суде вообще не думали, что этим всё закончиться, думали, что судимости просто быть не может. Но тем не менее вот так вот. Я говорю: тогда такое время было, то есть наказан должен был быть кто-то.
Я приходил в определённое время отмечаться в учреждении. То есть вот, в общежитие каждый день. Поначалу я дожен был прийти в определённое время, к десяти часам, переночевать. Дальше утром уйти, идти на работу, вот опять же трудоустраивали по этому поводу. Я работал в „Ярхимпромстрое“, вот в таком духе… То есть я сам-то по себе человек непьющий, курящий, но малокурящий. Но всё равно, как говорится, курю. Но суть-то дела не в этом, просто стало притупляться зрение. И главное не то, что сразу, а постепенно. Вот если, допустим, я смотрю на солнце в упор, оно мне не мешает, я могу на него смотреть, не моргая.
– А вот меня, моё лицо видите?
– Нет, не вижу. Я вижу только, допустим, если большая разница между светом и тёмным. Вот я вижу фон чёрный, более чёрный по отношению к световой гамме на улице, вижу чёрный. На этом фоне, допустим, есть что-то белое. То есть если это белое что-то манипулирует, значит, я уже в своих мозгах уверен в том, что это – либо рука, либо что-то вот на уровне своего телосложения. Вот я, допустим, рукой машу – я вижу то, что я машу, а будет она на месте – я не пойму. Ну, белое и белое что-то, а что?
Когда зрение у меня было, я как будто чувствовал, что зрение потеряю. Я просто задумывался об этом, думал: как вот слепые себя ведут, как вообще живут? Закрывал глаза, пытался без глаз куда-то пройти – и просто ошалевал: как так может быть? И буквально стал себя ловить на мысли: чего-то я всё об этом думаю, задумываюсь? Не прошло и десяти лет – ослеп. И казалось бы, о чём может быть разговор, травма-то когда произошла. Ну был предупреждён врачами, что такое может быть. Но у меня было вообще идеальное зрение, а тут хлоп – и всё, раз и не стало.
– А вам сны какие-нибудь снятся? Если снятся, то они цветные или чёрно-белые?
– Цветные. Но не всегда, бывают и черно-белые… [Склоняется, оголяет штанину и показывае мне заметный укус на ноге]. Вот собака покусала.
– Да вы что? Бродячая собака?
– Да в том-то и дело, что нет: стаффордширский терьер. А как получилось? Я-то с палочкой, а хозяин вывел собаку гулять, и вывел гулять её без намордника. И я просто не ожидал: резкий укус мне за ногу – и держит! Я рукой-то схватил… А девчонки рядом были, чуть подальше, они потом-то рассказали. Я схватил, он перехватился за руку, я руку-то успел отодрать, хозяин подскочил, сразу его схватил – отбросил. Он тут извиняться, туда-сюда, у меня кровища течёт, бабы орут, кричат. Вызвали скорую, меня – в девятую… Милиция говорит: где, что, как можете опознать? Я говорю: да какое опознать, я ж слепой. Единственное, если только девчонки в том районе, которые были. А чего там на Суздалке, кого там найдёшь? Меня отвезли, оказали там помощь – всё.