Комацу
Шрифт:
– Так нормально?
– Торико тут же пригладил выбившиеся по бокам прядки.
– Идеально, - Сетсу подхватила его за руку и потащила за собой.
Комацу казалось, она умрет от смеха. На что только не пойдет Торико, чтобы вкусно поесть.
Широкие, нарядные улицы постепенно сменялись более узкими, не такими яркими, в городе загорались сотня фонарей, делая его еще красивее, чем днем.
– Когда ты с ней познакомилась?
– прошептал Торико, склонившись к Комацу, пока старушка ковыляла в сторону высокого замка.
– Когда только приехала сюда, - повар говорила обычным голосом,
– Кстати, бабуля Сетсу была в одной команде с Обездвиживающим мастером Джиро. И даже была в него влюблена, - хихикнула она.
– Ничего не напоминает?
– Так вот, почему она сделала мне такую прическу, - обреченно произнес охотник.
Повар закивала, все еще хихикая.
“Шин” на двери маленького, одноэтажного здания, больше похожего на обычную забегаловку, сменилось на “вуа”, внутри загорелся свет. Потрепанная, старая, но добротная мебель, фирменное меню бабули на стене и высокая стойка в другом конце зала. В этом ресторане не было ничего необычного и выдающегося, кроме… волшебной атмосферы тепла и уюта. Это было то, чего не могли дать даже высококлассные мастера, если не любили свое дело.
– А это, Комацу, помнишь?
– Сетсуно показала за стену.
Девушка бросила туда взгляд и вспыхнула алым цветом.
Небольшая фотография в аккуратной рамочке висела на стене. На ней - день рождения Комацу. Счастливая именинница с букетом синих роз, рядом с ней - бабуля Сетсу, за спиной маячит дедушка Джиро с неизменной бутылочкой саке. А за плечи ее обнимает гигант с зелеными волосами, завитыми, как у Парализующего мастера, и нежно целует в щеку.
– Кто это?
– Торико приблизился почти вплотную, пристально рассматривая снимок.
– О, за нашей Комацу ухаживал один весьма перспективный молодой охотник, - Сетсуно надела поварской колпак и приготовила все кухонные приспособления для готовки.
– Он так расстраивался, когда ты уехала. Не возражаешь, если я дам ему адрес, где ты работаешь? Может, он выберется и навестит тебя.
– Конечно, бабуля Сетсу, буду рада его видеть, - кивнула Комацу. Счастливое, счастливое время, наполненное теплом и радостью каждого прожитого дня. Тогда ей все еще казалось, что она живет взаймы, что ей надо отработать, быстрее всему научиться и стать как можно лучше, искуснее. “Молодой и перспективный” отучил ее торопиться, показал, как важно терпение и внимательность. И какую радость тогда приносят плоды трудов.
Девушка поймала нечитаемый взгляд охотника. Что это с ним? Подняла брови, спрашивая, но тот только отвернулся.
Странный.
– Так, - старушка хлопнула ладонями по столу, - присаживайтесь, посетители!
Торико немедленно занял место, притянул Комацу на соседнее сиденье.
– Теперь мы не сдвинемся, даже если начнется землетрясение!
– горячо пообещал он.
– Комацу, как насчет того, чтобы приготовить Торико для перекуса донбури “Отцы и дети”. Не из моего меню, но все равно очень вкусно, - Сетсуно открыла коробку, в котором лежала тушка павлихухоля.
– Это было бы отлично, Комацу, бабуля!
– обрадовался Торико. Разве что в ладоши не захлопал.
– С удовольствием, бабушка.
Сумки поставлены на пол, к ним присоединилась куртка.
– Смотри, - прошептала она Торико.
– Раньше мы часто готовили вдвоем. Могу сказать, что ее блюда по вкусу не уступают моим, и даже в чем-то превосходят.
Торико расширенными глазами смотрел на готовкой Комацу. У охотников скорость реакций на порядок выше, чем у обычных людей, у него - еще больше, но даже он с трудом поспевал за всеми движениями загорелых, маленьких ручек.
В одно движение птица лишилась перьев, что сизым водопадом опали в коробку, ни одно не пролетело мимо. Комацу тут же убрала ее под стол. Крылышко словно само по себе отлетело от основной тушки и разделилось на мелкие, ровные кусочки. Они радостно зашипели на решетке. Промытый, уже сварившийся, радостно пыхтел насыщенным запахом райский рис. Его девушка наложила высокой, плотной горкой. Плоские вакамайские жуки, островатая высококлассная приправа, лучшая для риса, больше всего напоминали билетик в кино с ножками и глазками. Комацу лишь сложила ладошки, и через секунду в них находилась лишь горстка мелкой черной пыли, которой она посыпала рис. Мясо пошло в сковороду, где весело и звучно зашипело масло. Лук взлетал и падал уже разрезанным на ровные кружочки. Торико видел лишь тень взмахов ножа. Комацу выливала соусы сразу из трех бутылок, одновременно встряхивая и помешивая содержимое сковороды. Одной рукой она расколола яйцо, и сразу десять желтков маленькими солнцами полились вниз.
Ее готовка напоминала шоу, театральное поставление, но в то же время меньше всего девушка думала о зрелищности. На губах играла счастливая, довольная улыбка, руки порхали, выполняя привычную работу. Ни одного лишнего движения, ни одной впустую потраченной секундочки.
Торико не сомневался: остальные Короли тоже это заметили. Ее необыкновенное природное чутье, то, как начинают сверкать в ее руках ингредиенты. Обычная павлихухоль от прикосновения тонких пальчиков превратилась чуть ли не в грозового феникса.
Комацу любила продукты, а продукты любили ее. И помогали.
Девушка смешала две составляющие вместе и поставила большую миску перед охотником.
– Прошу. Донбури “Отцы и дети”. Приятного аппетита.
Она пошла вешать фартук на крючок, а Сетсуно повернулась к мужчине.
– Надеюсь, ты все понял.
Тот закивал, капая слюной за исходящее потрясающий ароматом блюдо. Шеф-повар вздохнула и махнула рукой. Ну, как ребенок, право слово. Джиро-тян тоже был таким в свое время.
Вековой суп - соединение более сотни ингредиентов. На первый взгляд, невзрачное блюдо, прозрачный, как вода, бульон, практически невидимый. Но на самом деле это - квинтэссенция ароматов, вкусов, полезных свойств, жизненных соков всех ингредиентов. Все самое, самое лучшее, взятое у них.
Сетсуно-сан составляла этот рецепт тридцать лет. Она водила Комацу на свою подпольную кухню, показывала, как варит вековой суп. Ведь ресторанчик наверху всего лишь для завершающей стадии приготовления, основная работа идет внизу - в замке по соседству, который являлся продуктовым складом и рабочей территорией живого национального достояния.