Команда Альфа
Шрифт:
Двадцать минут продолжалась агония гигантского чудовища. К тому времени как оно испустило дух, капибары и след простыл. Ее растерзали кайманы. Видно, они определили, что нас проглотить им трудней.
— Не беда, зато нам воздаст сторицей этот здоровяк из крокодиловых! — Рикардо в восторге перешел в пляску индейцев.
— Чтоб тебе пусто было! Ну что распрыгался? — вспылил я.
Но меня разозлил не его буйный танец, а мысль, что он непременно сварит-таки эту гадину на обед.
Я ошибся лишь частично. Он приготовил не целого каймана, а только его хвост, который аккуратно отрезал, завернул в пальмовые листья и поджарил.
— На, ешь! — угощал он меня с искренним убеждением, что и другому должно понравиться то, что он сам считал лакомством.
— Забери ты эту гадость! — рявкнул я и достал из своего мешка сладкий плод пальмы папунка.
Джо наколол на свой нож кусочек белого, похожего на жареного судака мяса и протянул мне:
— Ну, пожалуйста, попробуй!
— Благодарю, уж как-нибудь проживу без крокодилового хвоста!
Он вышел из терпения.
— Значит, ленивца не хочешь, каймана не хочешь… Однако ты разборчив! Такие у нас не выживают! Ешь! Приказываю!
Мне ничего не оставалось, как отведать крокодила. Я не могу сказать, что это было невкусно. Но одно сознание, что я ем… Когда я прожевывал предложенный мне кусок, перед моими глазами маячила вынырнувшая из реки голова с выпученными на нас мерзкими стекловидными глазами.
Бр-р! Я пытался успокоить свой бунтующий желудок, умоляя его подождать, пока другие наедятся. Кончилось все же тем, что я помчался в дальний угол и склонился над водой…
Но Рикардо еще больше не повезло. Он объелся блюдом собственного приготовления, и у него расстроился желудок. Не прошло и часа после обеда, как он уже лежал под брезентом и стонал, словно собираясь отдать богу душу.
В нашей походной аптечке не оказалось лекарства от его недуга. Положение спас Джо. Несмотря на то что плот наш быстро шел по течению, он высмотрел на маленьком островке, мимо которого мы проплывали, ипекакуану. Из корней этого растения он приготовил столь зловонную настойку, что Рикардо, выпив ее, тотчас последовал моему примеру.
Первый и единственный выстрел принадлежал Андрашу. Об этом парне я до сих пор не упоминал, так как при всем желании не могу вспомнить о нем ничего примечательного. Он был тоже венгром. Я знал о его персоне лишь то, что он старше меня, родом из Сабольча и что отца его когда-то величали уездным начальником.
Вступал в разговор он редко, а когда говорил, то исключительно о том, кем был его отец. Андраш был мрачен и нелюдим. Этим он отличался от Стюарта и Власека, которых при всей их замкнутости нелюдимыми никак нельзя было назвать.
Андраш все приказы выполнял беспрекословно. Обладая весьма скудными умственными способностями, он преодолевал теоретический курс лишь благодаря своей железной воле. Зато он имел подходящие для практических занятий физические данные. И это его вывозило. Темнокожему половецкому лицу его была чужда улыбка; даже Джо считался с его угрюмым характером и не шутил с ним. Дело в том, что Андраш, находясь с нами, собственно, отсутствовал. Наши командиры считали его абсолютно благонадежным, мы видели в его лице верного товарища, который не подведет в беде, но неприятного, наводящего тоску спутника.
По нашим расчетам, нас отделяли от конечной цели примерно три дня пути. Мы усилили свою бдительность и продвигались с невероятными предосторожностями. Джо сказал, что мы сможем, если все будет благополучно, еще одни сутки провести на волнах Педро, а потом нам придется расстаться с рекой и продолжать путь пешком.
Лес густел. Пойма осталась позади. Чаща теперь подступала к самому берегу реки, деревья здесь омывали свои ноги.
Двое из нас постоянно несли вахту. Сидели они на носу и на корме плота, один следил за правым, другой — за левым берегом.
— Мы не можем рисковать сейчас, когда цель близка! — высказал Джо вслух свою мысль. И мы все были такого же мнения. — Уж ежели нам до сих пор сопутствовала солдатская удача, да не покинет она нас теперь, когда мы почти у цели, да ведет вперед наши умы и сердца!
Его слова были встречены всеобщим одобрением. Если и до сих пор нужны были сообразительность и отвага, то теперь эти качества ничто не могло заменить.
По всякому поводу мы проверяли свое оружие. Это не означало, что раньше мы плохо ухаживали за ним: просто теперь нам следовало действовать с исправностью часового механизма. То есть… сравнение это не совсем удачное. Часы могут отстать, даже остановиться; наше же оружие не имело права спешить, отставать, давать осечку!
Норман сидел на корме, Андраш — на носу плота.
Спускались сумерки.
Течение стало ослабевать, значит, река текла теперь по более ровному руслу.
Хорошо помню: я валялся в шалаше и мысленно писал письмо Магди — на самом деле писать было запрещено, да и куда бы я дел свою корреспонденцию?
Мы уже отвыкли от выстрелов; тем сильнее встревожил, испугал нас раздавшийся вдруг залп. В миг мы были готовы к бою и держали автоматы наперевес.
— Тысяча чертей! — проворчал Стюарт. — Надо же было провалиться в самом конце путешествия!
Выстрел раздался с носа плота, туда мы и кинулись. Прибежал и Норман с кормы. На носу с хладнокровным видом сидел Андраш, с автоматом на коленях.
— Что случилось? — Джо подошел к нему вплотную. Он нервничал, кусал губы.
— Докладываю, что в кустах скрывался индеец. Я его застрелил!
— Это было опрометчиво! — пробормотал Власек.
Андраш посмотрел на него.
— Пусть это решает командир! — Он больше ничего не сказал, только глаза его метали молнии.
— Не спорьте! — сказал Джо. — Может быть, через несколько минут все племя полезет на нас. Не исключено, что они натравят на нас контрразведку противника!
— Нет! — заявил Андраш.
— Почему? — с любопытством спросил Джо.
— Он был один. Будь их, больше, в нас уже полетели бы стрелы.
Это был логичный довод. Джо тут же успокоился.
Я не без удивления заметил, что он гораздо меньше внимания уделяет прибрежному краю леса, чем этого требовала обстановка.
Несколько минут он, сморщив лоб, раздумывал. Меня удивляло его поведение. До сих пор я считал Джо умным, решительным вожаком; я и теперь ждал от него звонкую команду. А он вместо этого мешкал, о чем то размышлял.