Команда осталась на судне
Шрифт:
– А как райцентр?
– спросил Самохин вне всякой связи с услышанным. Молчит?
– Да кто же в такую погоду исправит линию? Положение осложнялось с каждым часом. Хуже всего, что никто не мог определить, насколько велика нависшая над комбинатом угроза. После телефонограммы Крестовникова прошло почти двое суток. Почти двое суток поселок жил без связи с райцентром, областью. Продавленная снегом крыша, требования вербованных... Все это не ново. Аварии случались и прежде, как и недоразумения с новичками. Но лавина! Возможно, правда, что все это лишь страхи кабинетного ученого!
Как на грех, и надежды
Каждый из телефонных столбов, поднимающихся на каменную гряду и осторожно спускающихся к поселку, связисты устанавливали по-особому. Один вбили в щель и зажали камнями, другой стоял в сколоченной из бревен загородке, заваленной валунами, третий заклинили между обломками скалы. Для местности, где господствовал серый камень, слегка припорошенный наносной почвой, не годились умные, проверенные десятилетиями наставления по службе связи. В штормовые ветры столбы не выдерживали, ломались. А кто сможет пробраться к ним сейчас? Как подвезти бревна, установить их, навесить провода? Да тут и в нормальных-то условиях труд связиста - подвиг!..
Самохин увидел сидящую в напряженной позе Анну Павловну.
– В восемнадцать ноль-ноль соберите аварийный штаб, - распорядился он.
– Вызовите ответственных за участки.
И, вернувшись в кабинет, снова зашагал по диагонали: восемь шагов поворот, восемь шагов - поворот.
Управление комбината походило на штаб воинской части перед боем. В приемную входили и выходили запорошенные снегом люди, о чем-то спорили. Кто-то пристроился у столика с графином воды и торопливо строчил докладную. В углу на полушубке спали дежурный тракторист и связист.
Из кабинета Самохина выглянула Анна Павловна.
– Потише, пожалуйста, - сказала она, - идет совещание, - и, окинув приемную строгим взглядом, закрыла за собой дверь.
– Итак, прошу доложить, что делается на участках.
– Самохин внимательно оглядел всех собравшихся.
– Продолжаем крепежные работы, - поднялся начальник шахты. Откачиваем воду с нижнего горизонта. Копер шахты и рудоразборку укрепили откосами. Со стороны горы они прикрыты каменным валом. На подземных работах настроение бодрое. Наверху - похуже. За последние сутки были случаи недисциплинированности.
– У шахтеров?
– насторожился Самохин.
– Люди разные. Из поселка на работу и с работы им приходится пробираться больше километра чуть не по пояс в снегу...
– Я приказал, чтобы дорогу к шахте и электростанции пробивал трактор, - недовольно напомнил Самохин.
– Если б не трактор!
– воскликнул начальник шахты.
– Сугробы наметает за ночь... Есть места, где и трактор с трудом пробивается через них.
– Виноват в снижении дисциплины... снег.
– Самохин неодобрительно покачал головой и обернулся к главному инженеру.
– Слушаю вас, Николай Федорович.
– ...Для меня ясно одно.
– Николай Федорович глубоко вздохнул.
– Надо продолжать строить противолавинные сооружения. Но прикрыть весь комбинат, весь поселок от массы снега, несущегося с огромной скоростью и ударной силой, - дело безнадежное. На это у нас не хватит ни сил, ни времени, ни материалов. Поэтому следует прежде всего подумать о людях. Их около девятисот человек.
– Что вы предлагаете?
– Что я могу предложить?
– Николай Федорович помолчал.
– Всю жизнь я проработал на шахтах Караганды. О противолавинных сооружениях имею крайне слабое представление. Насколько эффективны будут наши защитные валы? Точных расчетов мы не имеем. Не знаем и возможной силы удара лавины. Поэтому я и считаю: главное - позаботиться о людях.
– Как позаботиться?
– жестко спросил Самохин.
– Надо поразмыслить.
– Николай Федорович уклонился от прямого ответа.
Но все его поняли. Понял и Самохин: эвакуация. Еще утром директор обогатительной фабрики предложил подготовить стоявший в стороне от поселка склад, на случай, если придется укрыть от лавины людей.
Итак, было два выхода: либо готовиться встретить удар лавины неизвестно какой силы и на каком участке, либо эвакуировать население поселка, оставив в нем лишь аварийные группы.
Поднялась секретарь парткома Фетисова, потеребила угол косынки:
– Детей из поселка надо вывезти немедленно.
– Куда вывезти?
– спросил Самохин.
– Об этом вы подумали?
– Подумала, - твердо ответила Фетисова.
– В дом дорожной дистанции. В нем можно разместить ребят. На несколько дней.
– А дорога?
– напомнил Самохин и оглянулся в поисках поддержки.
– Вы видели дорогу?
– Можно промять колею тягачами.
– Фетисова настойчиво смотрела на начальника комбината и, словно подсказывая ему ответ, повторила: - Можно.
– Посылал я тягач в том направлении, - устало произнес Самохин.
– На первом же километре он застрял в сугробах.
– Он поднялся.
– На этом мы закончим. Решение я приму утром. Сейчас в темноте все равно ничего сделать нельзя.
– Самохин перехватил укоризненный взгляд Фетисовой и с подчеркнутым спокойствием произнес: - Попрошу всех разойтись по участкам. К шести утра представите мне сводки о ходе работ.
...Самохин принадлежал к породе людей, выращенных первыми пятилетками. За плечами у него осталась нелегкая жизнь: завод, учеба - сперва на рабфаке, затем на заочном отделении института. Самохин никогда не был так называемым молодым специалистом, диплом он получил, уже будучи заместителем начальника цеха. Окончив институт, стал изыскателем, втянулся в новое для него дело. Поиски медных руд занимали все его время, помыслы. Искал он упорно, год за годом, забывая о личной жизни. Жену и дочь ему приходилось видеть лишь по три-четыре месяца в году.
Пока Самохин искал богатые залежи, техника добычи ископаемых выросла. Был разработан план добычи меди из залежей Приполярной области, считавшихся прежде нерентабельными. Кто-то вспомнил о заводском опыте Самохина, и его назначили начальником комбината. Но едва у подножия Кекура разбили палаточный лагерь, как пришло известие о смерти жены.
Впервые в жизни Самохин оставил работу, когда, казалось, невозможно было оторваться от площадки с новенькими палатками.
За несколько часов, проведенных в самолете, Самохин передумал о многом, понял, как неполна была его семейная жизнь. Перед его глазами стояло грустное лицо жены в добрых мелких морщинках. И оттого, что не стало человека, знавшего его думы и чаяния, у которого он столько лет находил поддержку в трудные минуты, ощущение беды и горя вытеснило все другие чувства...