Командир Особого взвода
Шрифт:
— Гони баб с детьми по погребам! — скрипя зубами от злости, приказал Степан пацану — председателеву сыну. — Приказ, скажи! А мужики пусть берут ружья и по дворам караулят, ясно?
Пацан суматошно умчался, а старшина кинулся к своим.
Гули пришли под утро.
Вначале дозорным показалось, будто стена леса колыхнулась и стала медленно двигаться вперед. Потом по ноздрям людям ударил запах — жуткая трупная вонь. Одновременно стал слышен скрежет, словно кто-то с силой сцеплял костяные гребенки. Отец Мефодий, мелко крестясь, обошел позицию, не уставая махать кропилом — остановился
— А теперь идите, батюшка, — Степан благодарственно пожал священнику руку, — помолитесь за тех, кому это нужно.
— За всех помолюсь, — прошамкал отец Мефодий, — коль воины на правое дело идут, тут уж Господь не разбирает, кто в какой вере.
— Ласс, за мной, — приказал старшина, уже не слушая. — Саня, за старшего!
И кинулся вперед по высокой траве, забирая вправо и огибая по широкой дуге гриву леса, чтобы зайти сзади.
Теперь, спустя долгое время, Степан никак не мог вспомнить — кто начал бой? Вроде бы, когда гули, рыча и беснуясь, подступили совсем близко, и самые резвые из них уже вытянули вперед когтистые руки, их встретили автоматные очереди и гулкие одиночные выстрелы снайперских винтовок альвов. Мертвая нечисть перла вперед и разлеталась гнилыми обрывками, заливая траву вонючей сукровицей.
А потом через бесформенные головы тварей длинными прыжками перемахнули болотные псы.
Составленные из обрывков плоти и обломков костей, перемотанных водорослями и сухожилиями, они двигались с ошеломляющей быстротой, только вперед, выискивая безглазыми мордами живых. Но это были не те живые — они не стояли кучей, отмахиваясь вилами и палками, не промахивались и не бежали в страхе. Альв Тэссер первым бросил винтовку и взметнулся вверх, на лету несколькими взмахами располосовав пса костяным клинком. Вслед за ним в рукопашную поднялись и все остальные. Люди дрались молча, псы и гули хрипели, умирая на ножах.
Степан бежал, раздвигая кусты. Подлесок кончился, и теперь старшина, не останавливаясь, несся по березняку, перепрыгивая через бурелом. Он и сам не смог бы сказать, почему бежит именно туда, вглубь, где березы сменялись елями. Ноги несли сами, и костяной амулет на груди резал шею, наливаясь мертвенной, ледяной тяжестью. Где-то рядом черной тенью скользил Ласс — кровный должник, брат, Стерегущий Спину.
Они выскочили на маленькую поляну оба сразу — и покатились по траве, сбитые тяжкой волной заклятья. Кувыркнувшись через голову, Степан вскочил, не обращая внимания на боль: словно бритва прошлась по груди, и гимнастерка уже висела лентами, пропитываясь кровью.
Посреди поляны, странно горбясь, стояла фигура, по горло затянутая в черный комбинезон.
Альв.
Нефедов перебросил кинжал из руки в руку, ощерился не хуже волка. Свистнул пронзительно и кинулся вперед. Но альв махнул рукой, и из леса на поляну выскочил десяток псов.
— Что ж ты, сука, — зло рассмеялся старшина, стягивая с плеч гимнастерку, — сам справиться не можешь? Собак позвал?
Болотные псы бросились на него. Сбоку предостерегающе вскрикнул Ласс, махнул ножом — гнилые брызги полетели в разные стороны. Альв посреди поляны не шевелился,
Черный альв впервые поднял голову. Он улыбался. Очень медленно диверсант начал произносить слова — на древнем, скрежещущем языке. Одно за одним срывались они с его губ, и воздух постепенно начал мерцать и свиваться бледными вихрями, срезавшими траву.
«Хана, — пронеслось в голове у старшины, стряхивавшего с клинка ошметки болотника, — сейчас он договорит — и все, хана». Черный воздел вверх длинные, бледные ладони, готовясь произнести последнее слово, которое сомнет, разметает врагов, превратив их в желе, развешанное по ветвям деревьев.
И упал.
Нефедову показалось, что из леса вылетела белая молния, которая поразила альва в голову, лопнувшую кровавым дождем. Нелепо мотнув руками, труп отлетел на несколько метров, и упал прямо на спины сгрудившимся псам. Лязгая челюстями, те принялись ожесточенно рвать его на части, не замечая, что и сами разваливаются, превращаются в прах, разлетающийся под последними порывами ветра.
— Ласс! — позвал Степан, озираясь по сторонам. — Живой?
— Здесь, — устало отозвался его товарищ. Он сидел на траве и раз за разом втыкал лезвие ножа в землю, счищая с него чужую кровь. Старшина тронул его за плечо и тоже посмотрел туда, куда был направлен застывший взгляд альва.
Она была белой.
Замерев посредине поляны, волчица смотрела на Степана — зрачки в зрачки, не отрываясь, и вздыбленная шерсть на ее загривке постепенно укладывалась. Нефедов без страха подошел к ней, но только лишь протянул руку, как она отпрянула и одним длинным прыжком скрылась в лесу. Старшина сел и покачал головой.
— Вот оно как… — сказал он, глядя в землю.
Взвод уезжал. Солдаты уже погрузились в машины, бережно поставили носилки с ранеными. Альвы ушли раньше — повесили за спину винтовки и растворились в сумерках.
На рассвете Степан подошел к дому с голубыми ставнями. Он опустился на корточки, нашарил под ногой мелкий камешек и, несильно размахнувшись, кинул его в стекло — дзынь! Подождал немного, но все было тихо, никто не поглядел в окно. Нефедов постоял еще, потом пожал плечами и пошел по улице.
— Степан…
Татьяна, бледная, стояла, прислонившись к забору, и смотрела на него. Он подошел к ней и взял ее лицо в ладони. Погладил по щекам.
— Спасибо. Спасла.
— Ты… сразу знал?
— Сразу? — переспросил он недоуменно. Потом понял. — А, ну да. Как только увидел.
— И не сказал никому? — переспросила девушка недоверчиво. Степан спокойно улыбнулся.
— Зачем? Живете среди людей — ну и живите себе. Вас таких мало. Вон, даже священник — про тебя знает, а истребить не просит.
Степан еще раз погладил Татьяну по щекам. Потом вдруг, как будто решился — быстро поцеловал в губы и отвернулся.
— Прощай, Таня.
— Вернешься? Степан! — голос ее прозвенел перетянутой струной, чуть тронь — и оборвется. Но он не обернулся.