Командир подлодки. Стальные волки вермахта

Прин Гюнтер

Я прошел вдоль строя, спрашивая имя и должность каждого члена команды. У большинства были молодые свежие лица, жизнь еще не оставила на них следов. Несколько лиц произвели на меня особое впечатление. Это были Эндрас, первый офицер, маленький, спортивный, Спар, штурман, сильный, хорошо владеющий собой. Запомнились широкое добродушное лицо Густава Бома, главного механика, любопытство в глазах помощника инженера Хольштейна, проницательность Смичека и открытое одобрение Лудеке. Я говорил со всеми и старался понять, что они за люди. Но это было в лучшем случае только угадывание: качества людей не проявляются полностью нигде, кроме работы или в опасности.

Следующей весной мы провели несколько

пробных походов сначала в заливе, потом в Балтийском море. Я начал узнавать своих людей. Конечно, они не годились для парада, но были каждый на своем месте, а их сердца наполнены духом приключений и энтузиазма, который они проявляли при любой возможности. Все они были добровольцы и надеялись, что жизнь на подлодке интереснее, чем служба на надводных кораблях.

В начале августа мы ушли в Атлантику на широкомасштабные маневры. Международное напряжение усиливалось, и многие ожидали, что ко времени нашего возвращения начнется война. Маневры прошли успешно. Погода была прекрасная: ясные летние дни, едва заметное волнение моря, звездные ночи. По возможности мы слушали радио из дома. Это давало странно приятное чувство – слышать голос диктора, идущий за тысячи миль. Но новости были серьезными, пахло войной. Тренировки, которые мы начинали с таким энтузиазмом, перестали иметь значение, люди появлялись расслабленные, небрежные. Свободные от вахты лежали в своих койках и обсуждали политику. Неустанно выступал Густав Бом. Слова его были проникнуты мудростью. Но в глубине души мы не верили в возможность войны, по крайней мере большой войны, потому что мысль о народах, вцепившихся в глотку друг другу, казалась слишком невероятной.

Но война пришла. Я помню все, как будто это было вчера. Около десяти часов я стоял в рубке с Эндрасом в то сентябрьское утро. Дул свежий северо-западный ветер, волны слегка покрывались пеной. Лодка шла на средней скорости, слышалось глубокое успокаивающее гудение двигателей. Снизу закричали, и в люке боевой рубки появилось бледное лицо Ханселя. От волнения он заикался, так что слова набегали друг на друга:

– Сигнал… Война с Англией…

Я бросился вниз по трапу. В центральном посту Спар и еще два подводника стояли перед маленьким коричневым ящиком, из которого слышались бравурные военные марши. Люди стояли с напряженными лицами.

– В чем дело?

– Собираются повторить, – прошептал Спар.

Музыка прекратилась, послышался голос диктора:

«Говорит немецкое радио. Передаем специальный выпуск. Британское правительство направило германскому правительству ультиматум, требующий отвода немецких войск с территории Польши. Сегодня в девять часов утра в Берлине британский посол вручил оскорбительную ноту, информируя германское правительство, что, если к одиннадцати часам утра в Лондоне не будет получен удовлетворительный ответ, Великобритания будет считать себя в состоянии войны с Германией. Британский посол был информирован, что германское правительство и немецкий народ отказываются принимать или выполнять требования, содержащиеся в британском ультиматуме».

За этим последовало чтение германского меморандума. Затем снова зазвучали марши. Мы молчали. Молнией пронеслась мысль: получение призов, свободный выбор поля действий… Марши все еще звучали. Похоже, все, затаив дыхание, ждали, что будет.

В центральном посту три человека уставились на меня. Я подошел к карте и поманил к себе Спара.

– Проложи курс на двести двадцать градусов. Вот откуда мы будем действовать, – сказал я, указывая место на карте. Бессознательно я понизил голос.

Из кают-компании, где собрались свободные от вахты, донесся голос:

– Господи, прости тех, кто это начал.

Я медленно поднялся в рубку. Эндрас и двое вахтенных напряженно смотрели на меня.

– Да, Эндрас, это так.

– Ну, мы не подкачаем! – храбро ответил он.

Затем я отдал приказ:

– Всем наблюдателям постоянно использовать бинокли. Докладывать сразу, как что-либо появится. Обратить особое внимание на самолеты и перископы вражеских подлодок.

Я снова пошел вниз. В маленькой клетушке, служившей мне спальней и комнатой отдыха, с первой страницы я начал мой военный дневник. Закончив запись, я забрался в койку. Я подумал, что наступает время испытаний. Понимал, что мне понадобятся все силы, и решил спать, пока еще есть такая возможность. Меня разбудил крик:

– Командир, дым по правому борту.

Я даже подпрыгнул. Кто-то из центрального поста повторил сообщение. Я схватил фуражку и поспешил в рубку. Далеко на бледном полуденном небе поднимался столб дыма, тонкий и неустойчивый, как далекий костер. Я взял бинокль и настроил его. Крохотное пятнышко очень медленно появилось над горизонтом. Мы установили курс, и я приказал:

– Полный вперед.

Пена волн брызгала на палубу. Постепенно мы приближались к кораблю. Это был грузовой пароход водоизмещением 5 или 6 тысяч тонн. Как только мы смогли разглядеть резкие контуры мостика, мы погрузились. Выключили дизели. Вода хлынула в баки, с высоким воем включились электромоторы. Глаза прижались к перископу. Я смотрел на черное пятно, постепенно двигающееся к нам.

– Это он? – спросил Эндрас.

– Спокойно, – сказал я. – Подожди, пока папа посмотрит.

Мы расположились на курсе приближающегося корабля и двигались прямо к нему. Я уже мог узнать его национальность. Это было греческое грузовое судно, старое и грязное, с трудом таскающее по морю свой груз.

– Грек, – громко сказал я и добавил: – Приготовьтесь к операции. Готовьте сигнальные флаги, доложите готовность.

Снизу донесся звук шагов, лязганье металла. Снаряды готовили к стрельбе. Спустя несколько мгновений посты доложили:

– Все готово к операции.

– Готово!..

– Готово…

Мы продули баки и всплыли. Люк боевой рубки открылся, мы выскочили на мостик. Позади на трапе толпилась орудийная команда.

– Снаряд перед кораблем, – приказал я.

Отрывисто рявкнули пушки. Эхо от детонации прокатилось по лодке. Снаряд взорвался в сотне ярдов перед кораблем, поднялся фонтан воды, над морем поплыло облако порохового дыма. Пока устанавливалась антенна, Эндрас приказал перезаряжать.

Палуба парохода выглядела как растревоженный муравейник. В бинокль было видно, что команда бесцельно мечется взад и вперед. Наше появление напугало их до полусмерти. Наконец, корабль медленно остановился, покачиваясь на волнах и выпуская пар. Греческий флаг сорвали с мачты. Мы просигналили: «Пришлите шлюпку с документами», – и осторожно приближались к судну, готовые стрелять в случае необходимости. Мы были уже на расстоянии голоса. Через мегафон я повторил:

– Пришлите шлюпку с документами.

В тот момент, когда я поднял мегафон, головы скрылись за фальшбортом, видны были только руки, что выглядело как немецкое приветствие. Затем голос с корабля прокричал:

– Да, сэр!

На борту началась лихорадочная деятельность. На воду спустили две шлюпки, и команда, как обезьяны, проворно вскарабкалась в них. За борт летели крышки люков, доски… Лодки еще не коснулись воды, а команда уже работала веслами, посылая шлюпки подальше от нас и от собственного корабля. Казалось, они участвуют в регате, так быстро они стремились уйти от нас. Мы медленно последовали за ними и через несколько минут поравнялись. Гребцы немедленно бросили весла и подняли руки над головой.