Командир Разведгруппы. За линией фронта
Шрифт:
Как-то в селе, где базировался партизанский отряд, появился неизвестный парень, – как выяснилось, оказался украинцем из Волыни. Назвался он Иваном Макаруком. О себе народным мстителям рассказал, что недавно сбежал из гестаповских застенков. А теперь ему захотелось отомстить оккупантам, а потому искал встречи с партизанами, чтобы вместе воевать против гитлеровцев. Забыть издевательств над ним и его семьей, мол, он не может.
С «беглецом из гестаповских застенков» переговорил Александр Пантелеймонович. Разговор получился, оснований не верить пришельцу не возникло.
И всё же за новичком майор Зорич приказал неотступно следить, фиксируя его возможно подозрительные моменты в поведении. Однажды партизаны решили устроить банно-прачечный день. Они с желанием отправились на небольшую местную речку с довольно чистой водой. Соскучился народ по воде – плавали, плескались, мылись и стирали
Макарук аккуратно сложил свою одежду – брюки и рубаху, положив их на видное место – бугорок, густо поросший высоким бурьяном. Рубаху сверху прикрыл полностью брюками. Сосед по купанию, заядлый курильщик Владимир Степанов, случайно потянул рубашку новичка, думал найти там в кармане сигаретку или папиросу. На этот жест самовольства партизана Макарук, как ошпаренный, выскочил из воды, явно чем-то перепуганный, и чуть было не бросился на «курильщика-стрельца» с кулаками.
– Ты чего копошишься в моей одежде? – закричал Макарук.
– Курить захотелось.
– Спросил бы… Я не курю.
– Ну, прости ради бога…
Итак, новичок повел себя явно неадекватно.
Об этой забавной и непонятной реакции новоприбывшего на привычные действия партизана было сообщено чекистам.
По указанию Зорича командир отделения под видом проверки чистоты верхней одежды личного состава попытался проверить и рубаху Ивана, но тот категорически отказался показать воротник. Доложили об этом инциденте Зоричу.
– Приведите его ко мне в палатку.
Вскоре появился и нарушитель уставной дисциплины.
На скулах майора рельефно заиграли желваки, брови сдвинулись к переносице, и он тут же ожег допрашиваемого испепеляющим взглядом.
Зорич не растерялся – одним рывком стянул рубаху с сопротивленца. Макарук сразу же побледнел. Его лоб и виски покрыл холодный пот, он задрожал весь и… признался, что является агентом гестапо. А заслан он в отряд для проведения шпионско-диверсионной… и террористической деятельности.
Как свидетельство своей принадлежности к гестаповской агентуре Иван дрожащими руками не оторвал, а резким движением отодрал воротничок рубахи. На внутренней его части была проштампована цифра «35» с печатью местного органа гестапо. Это был своеобразный пароль-пропуск. В случае внезапного задержания агента другими представителями немецкой власти он мог предъявить этот «вездеход» и его бы никто не посмел задержать.
На допросе Иван Макарук подтвердил главное, что, кроме сбора разведывательной информации, ему поручалось ликвидировать двух офицеров – гостей из Большой земли, якобы недавно прибывших в отряд.
– Кого же ты должен был уничтожить? – спросил Александр Пантелеймонович.
– Двух прилетевших на самолете советских офицеров-чекистов – майора Зорича и капитана Гурского, – ответил испуганным, дрожащим голосом неожиданно легко и быстро разоблаченный агент-террорист. Создавалось впечатление, что в нем уже шла борьба мотивов, а его признание чем-то напоминало явку с повинной.
«Налицо взаимоотношение истины и реальности, – философствовал Александр. – Реальность зависит от того, кто её воспринимает, в то время как истина – это ответ на вопрос, какова реальность на самом деле. Реальность воспринимается, истина распознается. Воспринимая реальность существования оборотня, мы распознали истину его разоблачением. Случайность – может быть, даже наверняка. Но счастливая случайность чаще всего находит того, кто меньше всего на неё рассчитывает… Даже такая своевольная дама, как Случайность, любит думающих, независимо какого пола…»
И тут Зорича осенила мысль – «…эта случайность ведь реальный шанс пробраться в разведшколу, «поиграть» с гестапо и начать через нашего агента, если он окажется действительно нашим, осуществление операции «Люблин». Вот оно, чекистское счастье – само прилетело в руки и показывает, с чего конкретно надо начинать. Счастье – в предчувствии счастья! Это смысл жизни разведчика! А с другой стороны, при чем тут смысл жизни – это сама многогранная жизнь!»
Офицер начал играть на национальных чувствах – заговорил с ним на украинском языке, который знал в совершенстве. Да и до этого он по-южному «гакал», а тут вообще стал для Макарука «щырым украинцем».
О себе агент рассказал, что обманным путем его втянули в это «поганое ремесло» – сказался материальный фактор, а потом под угрозами физического устранения его вместе с женой, проживавшей в селе недалеко от Люблина, он был отправлен на учебу в школу.
Чекист несколько дней «проникал» в душу агента, изучая его как человека и взвешивая «за» и «против» в его личностной структуре. Зорич хорошо усвоил истину – недоглядишь оком, заплатишь боком.
Поэтому он проводил с ним глубокие воспитательные
Что касается первых, – он считал, что поводом к противостоянию послужила давнишняя вражда между украинскими и польскими националистами, оспаривающими верховенство на смешанных украинско-польских территориях Волыни, Полесья и Холмщины. Рассказал о подробностях гитлеровского плана «Ост» по искоренению славянских народов, мешающих установлению «нового порядка» в Европе.
– Я знаю, немцы как украинцев, так и поляков считают за нелюдей, за быдлоту, – подтвердил Иван. – Много раз не только слышал, но и видел это их скотское отношение к нам. Почему я – украинец – оказался в Польше? Меня бы убили там свои же христопродавцы – бандеровцы на Волыни, только из-за того, что у меня жинка полька по национальности. Такое «предательство» не прощалось нашими националистами, и мы вынуждены были с полячкой покинуть хутор, а вскоре пришлось сбежать с родного края. Я каждый раз молюсь, чтоб поскорей окончилась война, и мы могли бы вернуться в оставленный дом, к родственникам.
– А тут что, спокойнее? – поинтересовался майор.
– Никто, кроме немцев, нас здесь не «чипае» – не трогает, – последовал ответ Ивана Макарука. – Пудрят мозги, что скоро Советскую Россию они разобьют и Украина станет свободной. И такие селяне, как я, смогут свободно возвратиться на родину.
В ходе неоднократных бесед Зорич всё больше проникался к нему, склоняясь к мысли, – он не подведёт, он будет нашим сторонником, потому что чист душой и помыслами. И вот, несмотря на короткое время изучения, майор поверил искренности Ивана. Он был уверен, что этот украинец не предаст, как не предал свою молодую супругу, и все договоренности с ним будут Иваном четко выполнены…
Перевербовка агента, если её можно так назвать, прошла довольно-таки успешно.
– Ну, ты быстро его распотрошил. Раскололся он, как орех, до самой попы, – заметил Гурский. – Понимаю, его превосходительство, господин случай помог!
– Случайность, случайность… Знаешь, счастливая случайность чаще всего находит того, кто меньше всего на неё рассчитывает. Молодцом оказался и наш «заядлый курильщик» Володя Степанов.
– Проявил реально глубокую бдительность.
– Да! Надо подумать о его поощрении. Такие люди, я бы сказал, штучные!..
После нескольких глубоких инструктажей Зорич снабдил перевербованного, теперь уже своего агента, заманчивой и трудно перепроверяемой для немцев дезинформацией…
В конце беседы Александр ввернул украинскую пословицу:
– Ну, что, Иван, шо було – бачылы, шо буде – побачэмо!
– Заверяю вас, товарищ майор, шо побачэмо добрэ дило! (что увидим доброе дело. – Авт. ), – подытожил и успокоил оперативника теперь уже его негласный помощник.Вскоре с ворохом всякого рода «оперативной туфты» Макарук отправился в Люблин для встречи со своим шефом-вербовщиком, гестаповцем Аккардтом.
При встрече с фашистом агент подтвердил информацию о прибытии в отряд двух офицеров с Большой земли: майора Зорича и капитана Гурского, назвал ложную численность «железняковцев» и раскрыл данные о «боевых намерениях» партизан. Указал на объекты их внимания и даты вероятных боевых вылазок. Кроме того, с «печальной миной на устах» подтвердил провал агента «Вольфа» – Шамко, заметив при этом, что следствие вели именно эти два офицера – Зорич и Гурский. Аккардту он рассказал подробности убийства Шамко своего якобы коллеги Сметинского.
Болезненная гримаса исказила лицо гитлеровца, глаза округлились, щеки побледнели, а уши стали пунцовыми. Он тяжело задышал.
– Откуда ты знаешь его псевдоним?
– Он всё рассказал чекистам, – искренне ответил «агент».
– Где Шамко сейчас? Под арестом? Что с ним? – взрывался вопросами побледневший гестаповский начальник.
– Нету Шамко… Уже, к превеликому сожалению, он на том свете. Его тут же партизаны расстреляли, как шпиона. Как мне рассказывал сослуживец по отряду, после короткого следствия и такого же суда-трибунала его вывели на опушку леса и застрелили беднягу возле оврага, – скривился, словно от искреннего переживания за судьбу своего «коллеги», Иван и испытующе посмотрел на шефа.
– Собаке собачья честь – не суди, да не судим будешь. Не он судья! – рявкнул Аккардт, а потом спросил: – На сколько тебя «отпустили»?
– На два дня. Для встречи с женой, за одеждой и кое-какими харчами, там с этим делом у них бо-о-о-льшие проблемы, – спокойно ответил Макарук.
– В Люблине не крутись. Могут случайные люди засечь. Немедленно отправляйся к себе домой в деревню. Тебя подбросят на машине. Завтра встретимся у пани Зоси ровно в шестнадцать, – я думаю, ты найдешь её ресторанчик?