Комбат в западне
Шрифт:
И он побежал с чердака домой. Мать сидела на маленьком стульчике на кухне и чистила картошку к ужину. Борис подбежал к ней, обнял за шею и сквозь рыдания запричитал:
"Мама! Мамочка, это я взял у папы деньги! Это я!
Накажи меня, мамочка! Накажи, только не смотри на меня так!"
Мать как могла утешила и вечером, за ужином, они обо всем рассказали отцу. Вернее, рассказал сам Борис, мать лишь поправляла его. Отец тогда погладил его по голове и по плечу и сказал: «Настоящий мужчина всегда должен говорить правду. Всегда. Даже самую горькую и неприятную. Ты меня понял, Борис?» — по-взрослому обратился он к сыну.
После того
Все эти воспоминания пронеслись в голове Бориса Рублева за какие-то пару минут. Так бывает иногда, вся твоя жизнь, бесконечные годы укладываются в один-два эпизода. Они дают возможность перенестись в прошлое легко и быстро.
А вот следующая пачка фотографий разного формата, но преимущественно небольших, была связана с Афганистаном. Естественно, фотографироваться там было запрещено, но запреты запретами, а желание послать снимок родственникам было неистребимо. И солдаты, и офицеры тайком фотографировались и переправляли снимки из жаркого Афганистана в Союз. Кто-то шел в отпуск и его снабжали конвертами с карточками, а затем отпускник бросал письма в почтовый ящик в родном городе, и они приходили. Правда, как прекрасно понимал Борис Рублев, пока снимки и письма шли из Афганистана в какую-нибудь небольшую деревушку под Смоленском или в Сибирский поселок на берегу реки, человек, увидевший на карточке сына, племянника, брата, не мог быть уверенным, что в этот момент родственник еще не числился в списке пропавших без вести или погибших. И очень часто вслед за фотографиями в Союз шел цинковый гроб.
Вот они, фотографии! Вот он, Борис Рублев, со своими ребятами на броне БТР, вот возле машины, вот Борис Рублев перед картой инструктирует группу. Фотоснимки иногда изымались, люди из особого отдела следили за тем, чтобы у солдат не было карточек. Но разве может какой-нибудь капитан или майор-особист уследить за десантником! Тот всегда найдет куда спрятать небольшую фотографию.
Фотографии часто делались аппаратами, отнятыми у «духов». Правда, бывало другое. Приезжал в часть какой-нибудь корреспондент из «Комсомольской правды», «Известий» или еще из какой-нибудь центральной газеты и тогда снимки делались в открытую. Утюжилась форма, подшивались воротнички. Эти снимки хоть и были качественными, но не нравились Борису Рублеву.
Слишком уж неестественными казались улыбки на этих фотографиях, а глаза солдат и офицеров оставались грустными, хоть и выправка, хоть и форма, хоть и награды сияют. Все на них не то. Комбат любил обыкновенные любительские снимки. На них человек получался таким, каким был в жизни.
Вот фотография Андрюши Подберезского, еще совсем молоденького. Он стоит рядом с Комбатом, положив руку ему на плечо, и Комбат обнимает Андрея. Они только что вернулись с очень рискованного задания, летали на вертолетах в горы. Там, в ущелье, «духи» завалили выезд и хотели расстрелять колонну. Если бы не Комбат с ребятами, то наверняка из того ущелья со страшным названием «Змеиная тропа» не вернулся бы никто. У мертвых отрезали бы головы, оставшихся в живых парней убили бы. А так Комбат и его десантники успели. Они ударили в тыл, опрокинули «духов» в то же ущелье, куда они собирались сбросить колонну, и исход тяжелого боя был предрешен. Правда, потеряли тогда много — убитыми двенадцать человек и раненых оказалось около тридцати.
«Меня тоже тогда зацепило», — вспомнил Комбат, — правда,
Но и ему однажды не повезло, причем, по глупости.
Парень поскользнулся, сорвался с утеса и подвернул ногу. Его пришлось волочь на плечах. Ребята тогда отстреливались, прикрывали отходивших и, что случалось редко, никто не погиб. Так что, в общем, все кончилось хорошо.
«А вот еще снимок: Комбат и его парни, — почему-то в третьем лице подумал о себе Борис Рублев, — расположились возле палатки с банками импортного пива в руках. Тогда еще такое пиво в России не продавалось, а там, в Афганистане, оно уже имелось. У кого мы отбили это пиво, как оно попало к нам?»
Борис Рублев пытался вспомнить, но вместо этого перед глазами проплывали лица парней, взрывы, и ему даже казалось, что сейчас, когда он сидит в своей квартире, ощущает сладковатый запах тротила и пороха.
Этот запах щекочет, щиплет ноздри, на глаза наворачиваются слезы.
— Что за чертовщина какая-то! — буркнул Рублев, сбивая пепел с уже давно погасшей сигареты.
«На этих фотографиях, — вдруг подумал Борис, — мертвых больше, чем живых. Странное дело, люди на фотографиях остаются живыми, хотя они давным-давно мертвы, их нет на этом свете. Но я вас помню, ребята, я не забыл никого. Вы все мои друзья, все мои боевые товарищи. То, что я остался жив, не моя вина. Я не хотел терять никого из вас — никого! Лучше бы погиб я, лучше бы меня снял афганский снайпер, прострелил мне сердце, а вы остались бы в живых. Тяжело смотреть снимки, очень тяжело… Хотя я на них молод и бесшабашен. Теперь я понимаю, почему тесемки были завязаны на тугие узлы».
Комбат рассматривал одну карточку за другой, время от времени он останавливался, прикрывал глаза, проводил ладонью по глянцевой, скользкой поверхности карточки.
— Эх, ребята, ребята… Где же вы теперь?
«Разбросала нас всех судьба. Кто в Сибири, кто на Севере, кто в Питере, кто в Москве, в Смоленске. Вы везде — в Беларуси, на Украине, в Чечне, в Таджикистане».
И тут Борису Рублеву попалась фотография, на которой был изображен его брат. Фотографию Андрей Рублев прислал Борису в Афганистан.
"Нет, нет, не в Афганистан, — тут же уточнил Борис, — эту фотографию я получил в госпитале. Да, да, в Ташкенте. Из Кабула меня перевезли на самолете в Ташкент и три часа со мной возились военные хирурги, пытались спасти ногу. Слава богу, это им удалось.
Что-что, а хирурги там хорошие и свое дело знают туго.
Да, я помню, как сестра принесла конверт. Я разорвал его и увидел фотографию улыбающегося Андрея, снятого на фоне Адмиралтейства. Я даже знаю что там написано, — Рублев перевернул снимок и прочел аккуратные строки, написанные младшим братом:
«Старшему брату Борису, который сейчас защищает родину, от младшего брата, студента-бездельника. Держись, Борис, я тебя жду и буду рад встрече».
«Да, после этого мне предоставили отпуск, и я поехал прямо в Ленинград. Тогда еще город назывался Ленинградом. Но мы называли его Питером. Я еще прихрамывал, опирался на палочку, на груди у меня блестел орден Красной Звезды — второй, полученный мной в Афгане. И я с Андреем замочил орден, опустив его в стакан с водкой. Да, было такое в моей жизни».