Комбатант
Шрифт:
Поднявшись на ноги, Пантелей заковылял к столу, тихонечко причитая под нос что-то жалостное. Пока он царапал карандашом, Бестужев обдумывал дальнейшие действия — что не отняло много времени, поскольку выбор был, знаете ли, небогат…
— Ну что же, — сказал он, аккуратно свернув листы и упрятав их в потайной карман, — пошли во двор, декаденты…
— Помилуйте, ваше!!! — прямо-таки хором взвыли прощелыги.
— Не скулите, — брезгливо сказал Бестужев. — Слово офицера, оставлю живыми… Кому говорю, пошли! — и он повел стволом револьвера.
Во дворе он заставил Пантелея настежь распахнуть ворота, уселся на облучок, подобрал вожжи. Застоявшаяся сытая лошадка встрепенулась.
— А мы
— Вы? — покривил губы Бестужев. — Хотите добрый совет, скоты? На вашем месте я бы немедленно бежал из Франции… или, по крайней мере, на пару недель забился бы в укромное местечко, где вас не достанет ни Аркадий Михайлович, ни сам Господь Бог. Вам же лучше и поспособствует сохранению вашей поганой жизни. Вы что, не поняли, что и вам немного отмерено? Насколько я знаю Аркадия Михайловича, после того, как вы дали бы нужные ему показания, с обоими очень быстро что-нибудь неприятное произошло бы: кто спьяну в Сене утоп, кто застрелился от несчастной любви к шлюхе с площади Пигаль… Зачем ему такие свидетели? Коли уж он меня собирался отправить на тот свет, с шушерой вроде вас тем паче церемониться не стал бы… В общем, насчет бегства из Франции я перегнул. Забейтесь в какое-нибудь укрытие на пару недель, потом я вас непременно найду. Не пройдет это даром господину Гартунгу… Уяснили? Будете наведываться на почту возле Пер-Лашез, там, где мы с вами покупали открытые письма, Серж. Я обязательно, когда наступит надлежащее время, оставлю вам депешу… Ясно? Смотрите у меня!
Он подхлестнул лошадь и рысью выехал за ворота. Погнал экипаж до той дороге, какой они сюда приехали — не галопом, конечно, но все же достаточно быстрым аллюром. Карманы отвисли от пистолетов и бумаг. Голова работала холодно, со всей возможной практичностью.
По всем расчетам выходило, что денек-другой ему придется пробыть, по сути, на нелегальном положении. То есть засесть где-нибудь в отдаленной гостинице и носа наружу не показывать — благо, если потребуется, под рукой паспорт на имя Фихте. Даже если два этих мерзавца не кинутся к Гартунгу оправдываться, а исчезнут, как он им советовал, дражайший Аркадий Михайлович — никак нельзя его недооценивать! — быстро поймет, что Бестужев их расколол. И дальнейшие его ходы предугадать невозможно — однако есть сильные подозрения, что он постарается завершить дело. Когда-то в Маньчжурии Бестужев слышал китайскую пословицу: «Если туфли вымокли, нужно идти вброд». Вот именно… Дураку ясно, что в подобной ситуации ротмистр Бестужев начнет искать не просто сатисфакции, а официальных последствий — и уж этого Гартунг постарается не допустить. А учитывая его здешние возможности, по сравнению с коими Бестужев, откровенно говоря, сейчас не более чем букашка… Мало ли какие неожиданности возможны, мало ли какие несчастные случаи могут воспоследовать… благо всегда есть на кого свалить… Ну, скажем… Ага, был узнан революционными боевиками, с которыми сталкивался в России, и те, изверги, поторопились свести счеты… Крайне убедительно можно оформить.
Ну и, кроме того, Гартунг остается единственным в этой стране, кто знает о подлинном лице Фихте-Руссиянова. Господ из бригады по розыску анархистов можно по старой дружбе уговорить считать, что ротмистр им привиделся. Выдумать некую убедительную ложь, которую те проглотят, не сомневаясь. Большого ума и превеликой изворотливости наш Аркадий Михайлович, он же месье Ландезен…
Итак? Вариант имеется единственный: связаться телеграфно с Веной, объяснить Васильеву ситуацию и попросить содействия. Можно, конечно, плюнуть на все и потихонечку выехать из Франции, но это означает бегство с поля боя и никак иначе… Вот кстати, дома непременно нужно будет свечечку поставить во здравие полковника Васильева:
Почти той же дорогой, по которой они добирались сюда, Бестужев выехал в места более оживленные — где его экипаж два раза пытались остановить подгулявшие туземцы. Он так и не сориентировался, где находится, но не спрашивать же у редких прохожих? Извозчик, расспрашивающий добрых парижан, где именно он сейчас находится, в каком районе города… Подобное чудо-юдо непременно запомнится, это след…
На безлюдной улочке Бестужев натянул вожжи, соскочил и привязал лошадь к тумбе фонарного столба, что наверняка противоречило здешним полицейским предписаниям, но ни одного стража закона поблизости, слава богу, не имелось. Ничего, не пропадет животина безвинная, не в тайге среди волков…
И быстрыми шагами направился прочь, высматривая синий фонарь, по вечерам служивший отличительным знаком парижских почтовых отделений. Пожалуй, телеграфными депешами, как ни делай их безобидными для постороннего глаза, дела не изложишь, придется написать письмо. Письма здесь перемещаются быстро, Европа, на российский взгляд, невелика, даже тесна, лишний день ничего не решает… Аркадий Михайлович, сокол наш ясный, все же не сам дьявол и в возможностях, свойственных рогатому, ограничен при всем своем уме и коварстве…
И ведь даже на дуэль не вызовешь — нельзя с такими подонками драться благородным образом…
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
ДЫХАНИЕ ОКЕАНА
Услышав в трубке голос Ксавье, Бестужев, так и не решивший, с чего начать разговор, на секунду замялся, потом произнес отчетливо, внятно: — Надеюсь, вы меня узнаете, Ксавье? Какое-то время царило непонятное молчание, потом инспектор быстро произнес:
— Не называйте никаких имен! Вы меня поняли?
— Да, конечно, — сказал Бестужев, охваченный неприятной тревогой.
— В каких вы сейчас обстоятельствах?
— Я… — сказал Бестужев, тщательнейшим образом подбирая слова. — Я переночевал в небольшой гостинице, телефонирую вам из маленького кабачка…
— Вокруг все спокойно? За вами нет слежки?
Бестужев оглянулся на крохотное помещение, еще раз окинул взглядом парочку в углу, унылого пьяницу перед графином красного, равнодушного хозяина. Ответил:
— Ручаюсь, что нет.
— Ну, хоть что-то… Помните заведение, где мы с вами говорили о разных… причудливых изобретениях?
— Конечно, — сказал Бестужев.
— Как быстро вы можете там оказаться?
Бестужев быстренько прикинул в уме:
— Примерно через три четверти часа.
— Хорошо, — сказал Ксавье. — Для надежности отсчитаем час… и еще четверть. Я вас буду ждать там. Идите со всеми мыслимыми предосторожностями, вам понятно?
— Да, но…
— Вы что, не читали утренних газет? — не без сарказма вопросил инспектор.
— Не удосужился как-то, — признался Бестужев.
— Немедленно купите газету, кое-что поймете… Всё. Через час с четвертью в том именно заведении. Все предосторожности!
И трубку на том конце провода решительно повесили. Бестужев аккуратно водворил свою на крючок, уже понимая, что произошло нечто новое — и лично для него наверняка не особенно и радостное. Кивнул толстому усатому хозяину — тот лениво наклонил голову в ответ — вышел из кабачка и, расслышав неподалеку пронзительные вопли мальчишки-газетчика, замахал рукой:
— Гарсон!
Мальчишка пулей подлетел к нему, подхватил монеты, сунул в руку свежеотпечатанный газетный лист и, не удостоив Бестужева, даже мимолетного взгляда, помчался дальше, выкрикивая все так же оглушительно: