Комедия положений, или Просто наша жизнь (сборник)
Шрифт:
Людка сидела напротив и рассказывала о своём житье-бытье. Я добросовестно внимала, изредка вставляя междометия, и исподволь рассматривала собеседницу. Её облик вызывал недоумение. Людмила переменилась до неузнаваемости. Исчезла хрупкость, улетучился шарм, растаяла загадочность. Грузная немолодая женщина говорила Людкиным голосом и смотрела незнакомыми глазами. Я не могла поставить знак равенства между прошлым и настоящим. Я не узнала бы её при случайной встрече. От прежней Людмилы остались только голос и гонор.
В моей голове роились сомнения, из Парижа ли явилась эта тучная дама? Может, Париж – это фикция, красивый обман, и она давно живёт в другом месте? Но не паспорт же у неё проверять, в конце-то концов! Я же не таможенник.
– Как хорошо, что твой муж укатил! – заявила она. – Он уехал, а я возникла! Очень удачно вышло!
Где убыло, там и прибыло. Серёжа уехал, а Людмила поселилась у меня.
Отужинав и наговорившись, она пошла по комнатам.
– Ремонт затеяли?
– Да, небольшой.
– Ну-ка, ну-ка! Ну, обои-то – дрянь, честно тебе скажу! В Европе такие давно не клеят. А рамы раздвижные? Это ещё ничего, аккуратно. Но… Скучные какие-то. Примитивные. Чего молчишь? Обиделась? – спросила гостья.
ВозражатьУтром я собиралась на работу, но всё же пыталась организовать завтрак в лучших традициях гостеприимства.
– Люда, тебе кофе или чай?
– Мне бы пивка, – потягиваясь, ответила парижская пташка.
В холодильнике обнаружились две бутылки хмельного напитка – Серёжины припасы. Делать нечего, отдала их Людке и умчалась по делам.
К вечеру Людка была уже изрядно хмельная. Пустые пивные бутылки жались к мойке на полу. Видно, Людмила сама сгоняла в магазин и к тем двум прикупила ещё несколько.
– А что ты ела? – заботливо поинтересовалась я.
– Салатик сварганила. С креветками. Попробуй, вкусно. Садись! Поговорим! – предложила Людка и откупорила новую бутылку.
– Да я пиво не люблю! Это Серёжа иногда балуется, – отказалась я. – Давай-ка, лучше супчик сейчас куриный сварим. Я котлет накручу. Поможешь?
– Отчего же не помочь?
– А пиво – ну его! Может, не надо уже, Люда? Хватит? – осторожно заметила я.
– Это почему же не надо? – пьяно, с вызовом, спросила Людка, закуривая сигарету. – Вот, так всегда! Хватит! Не надо! А почему-у-у?!
Она театрально размахивала сигаретой и обильно дымила. У нас в доме никто не курил, и табачный запах ощущался чужим, непривычным, неприятным.
– Да так, показалось, что ты уже перебрала…
– А ты за меня не волнуйся! – заявила Людка, стряхивая пепел. – Не учи меня жить, ладно? А то все норовят учить! А что вы, учителя, правильные жёны, сами видели в этой жизни? Что? Эти свои котлеты-супчики? Детей сопливых? Мужей проблемных? Двойки в портфелях? Грязные носки и рубашки?
Раздражаясь, она будто протрезвела. Слова сыпались, как мелкие жёсткие орешки. Людка поносила нравы и традиции, восставала против обыденности и усреднённости. В целом Людка была права. Муж и сын составляли главный тесный кружок моей жизни. Дальше ширились другие круги – большие, но менее значимые. Сопли, проблемы, грязное бельё – всё было, куда же без этого. Всё, как у всех семейных людей. Людка говорила об этом дерзко, умно, зло, но правда её была какая-то мрачная и обидная. Кому она нужна, такая правда?Так прошло пять дней. Комнаты пропахли табаком. Кухня напоминала неухоженный привокзальный буфет. Сына пришлось отправить к бабушке, а кот оставался с нами. Тошка нервно принюхивался, жался по углам, и ошалело взирал на меня с безопасного расстояния.
На шестой день приехал Сергей.
– Здравствуй! – сказала я и ткнулась ему в щёку губами.
– Превед медвед! – иронично ответил муж и повёл ноздрями, уподобляясь коту Тошке. – Что это у нас? Великий загул? По какому поводу фестивалим?
– У нас гостья, – прошептала я.
– Кто нас осчастливил?
– Люда. Из Парижа.
– А-а! Я-то думал – кто-то прибыл из деревни Гадюкино. Амбре, знаешь ли… Не Франция.
– Знаю, знаю! Серёжа, я прошу тебя…
– Ладно, молчу.
Сергей переоделся и вошёл в кухню.
– Серёга, здравствуй! – возгласила Люда и приготовилась обниматься.
Муж сделал вид, что не понял её призывных жестов. Людка застыла с распростёртыми руками, словно не соображая, куда теперь их пристроить.
– Закусываем? – спросил Сергей.
– Да, отмечаем мой приезд в Москву!
– Давно?
– Давно я у тебя? – уточнила Людка, наморщив лоб.
– Да какое это имеет значение? – миролюбиво улыбнулась я.
– Вот именно! Никакого! – согласилась Людмила.
Мы поужинали втроём и скоро отправились спать.В постели Сергей тихо спросил:
– И что, наш сын любовался этой пьяной бабой?
– Можно сказать нет. Я его к бабушке быстро сплавила.
– Ну, ладно, что догадалась, – одобрил муж и вскоре уснул.Утром Людка была молчалива и впервые попросила крепкого кофе. Она приоделась, уложила волосы, подвела глаза и стала чуть-чуть похожей на себя прежнюю. За завтраком Людмила величаво изрекла, жеманно поджав губы:
– Сегодня я съеду.
– Куда?
– Меня пригласили на дачу.
– К сестре?
– Нет, что ты! У неё такой шикарной дачи отроду не было, да и не будет никогда! – отмахнулась Людмила. – Где ей! Это люди особые, другой породы…
Людка интересничала, выстраивала интригу. Получалось, что она приглашена в элитарное светское общество, но не желает называть фамилии, чтобы соблюсти конфиденциальность.
– Ну, что же, я рада, ты хорошо проведёшь время, – мягко одобрила я. – Кстати, а сын твой где?
– Илюша? Он у бабки. У свекрови. Он же с ней рос, привык к её характеру. А я нет, не могу с ней больше двух часов!
– Так ты не возьмёшь его на дачу?
– Нет, не возьму. Там будут взрослые, солидные люди. Чего там парню делать?
– Кстати, сколько уже твоему Илье?
– Ему вот-вот двадцать исполнится. Я всё сделала, чтобы он учился в Париже. А он молодец, язык здесь ещё зубрил. Теперь ему во Франции не трудно освоиться. Он хороший мальчик, красивый.
– Ты бы привела его.
– Приведу ещё. Пока мне не до этого. Слушай, выручи ещё разок! У меня проблема с наличными деньгами. Я ведь привыкла в Европе банковской карточкой пользоваться, не рассчитала, наличных мало взяла с собой. А тут что-то с карточкой. Надо бы в банковский офис ехать, проверить, разобраться, да некогда. Дай мне взаймы тысяч двадцать. Дня на три. Я после выходных сниму со счета, ты не волнуйся!
Людка смотрела в упор, словно держала меня на прицеле. И я опять не смогла ей отказать.Беспокойная гостья покинула нас, и жизнь опять потекла по обычному руслу, в привычном ритме. Мы продолжили оклейку стен, но я уже не испытывала удовольствия. Людмила бросила семена сомнений, обесценила наш замысел, наш труд, и я сама уже смотрела на всё иначе, под другим углом. Я сомневалась в собственном выборе, вкусе, умении. Мне разонравился и рисунок, и цвет обоев, да и качество работы тоже
Воскресным утром меня разбудил ранний звонок.
– Алло, слушаю, – сонно откликнулась я.
– Это Станислав, – глухо послышалось в трубке.
Звонил мой двоюродный брат и родной брат покойного мужа Людмилы. Стасик деликатный человек, и беспокоить людей по пустякам – не в его характере. Потому-то я насторожилась:
– Что-то случилось? У вас неприятности?
– У нас всё по-прежнему, не лучше и не хуже, – мрачно усмехнулся Станислав. – Неприятности у Людмилы…
– Слушай, Стасик! – нетерпеливо перебила я. – Может, она сама разберется в своих проблемах? Мы ремонт делаем, и я вчера поздно легла, пока что плохо соображаю. Не расположена я обсуждать с раннего утра Людкины причуды! Она жила у меня почти неделю, я наслушалась её досыта! На год вперёд. Если, конечно, очень хочешь что-то обсудить, то давай созвонимся вечером и поболтаем. Но надо ли тебе вникать в её заморочки? Подумай до вечера.
– Да подожди ты! Дай сказать! Мне позвонили ночью. Людка в больнице! – выпалил Станислав. – Разбилась она.
– Как разбилась? – ахнула я. – В аварию попала?
– Нет, с лестницы свалилась. В какой-то подмосковной больничке лежит.
– Так она же на дачу к кому-то поехала…
– Вот на даче и свалилась. Она позвонила своему бывшему начальнику. Разговорились, вспомнили былое. Он сказал ей, что в выходные будет с семьёй на даче. Имел неосторожность пригласить нашу Людмилу. Она рванула к ним в гости. Там застолье, закуска, выпивка – всё, как полагается. Людка перебрала спиртного. Её спать уложили на втором этаже. А ночью она проснулась, и её понесло куда-то. Может, в туалет, может, подышать. Одним словом, упала с лестницы и серьёзно расшиблась. Хозяева вызвали неотложку. У них нашёлся мой телефон, мы когда-то сотрудничали. Они и звякнули, – пояснил Стас. – Людка в больнице. Ехать надо. Всё же я мужик, надо бы по-женски разобраться, что ей требуется, чем помочь.
– А твоя Наташа не может с тобой поехать?
– Она у матери. У нас тёща оправляется после инсульта. Забыла?
Брат напомнил о своих непростых семейных обстоятельствах, и мне стало совестно. Мир делится на здоровых и больных, и эта грань тонка. Такова жизнь. Болезни входят в состав бытия. Пока всё благополучно, мы ищем истоки радости и удовольствий. Занедужив, мы мечтаем только об одном – о простых буднях здорового человека. Недуги диктуют свой суровый режим и окрашивают мир в серые тона.
Я всхлипнула и сказала:
– Прости, Стасик. Дай мне полчаса на сборы. Я с тобой!
– Ну, так я буду через полчаса у вашего подъезда.Больничка оказалась маленькой, опрятной, очень похожей на старый купеческий особняк. Крепкие стены, высокие окна и уютный садик вокруг. Нам показали палату, где лежала Людмила, но к ней не пустили.
– Пока нельзя, – сказал заведующий отделением. – Мы сделали всё возможное, а там уж как организм справится. Ничего определённого сказать не могу.
– А когда её можно забирать в Москву? – спросил Стас.
– Её нельзя транспортировать. Слишком тяжёлое состояние. Переломы и черепно-мозговая травма… Мы сюда вызвали хорошего специалиста из Москвы, да вот что-то он задерживается. А вообще обещал приехать, – ответил доктор. – Но мы связывались, консультировались. Всё, что делается в таких случаях – исполнили.
– А что ей сейчас нужно? – спросила я.
– Да ничего! Она ведь без сознания. Уход у нас хороший, не волнуйтесь. Оставьте мне свои координаты, чтобы я мог связаться с вами в любое время, – попросил врач.Мы возвращались в Москву, недовольные собой.
– Бестолково как-то съездили, – изрёк Стас после долгого молчания. – Нет, так не годится! Я посоветуюсь со знакомыми врачами, и надо принимать меры. На ноги надо Людку ставить. Сын у неё, да и сама баба не старая, жить должна.
Однако хлопоты не понадобились. Вечером Стасу сообщили, что Людмила скончалась, не приходя в сознание. Он тут же созвонился со мной.
– Вот такие дела. Давай, помогай! – попросил он.
– Стасик, миленький, я ни разу никого не хоронила! – взмолилась я. – Как это делается, с чего начинать?
– Да я сам всё организую. Назначаю себя начальником штаба по проведению похорон, – мрачно пошутил он. – Ты пока звони родной сестре Людмилы, бывшим её сослуживицам. Я сейчас тебе телефоны продиктую. А я возьму на себя нашу мать и Людкиного сына, Илюху. Им сообщить будет потруднее всего. Потом ты продумай, где поминки делать. В каком кафе, какое меню. А я всем остальным займусь: кладбище, транспорт и так далее, – распорядился Стас.Я набрала номер сестры и представилась.
– К сожалению, вынуждена вам сообщить, что Люда умерла, – с трудом выдавила я. – Сейчас Станислав занимается организацией похорон…
– Ага, так я вам и поверила! – последовал насмешливый ответ. – Её не задушишь, не убьёшь! Она сама, кого хочешь, со свету сживёт! И не стыдно вам, девушка, участвовать в глупых розыгрышах? Чую Людкины происки! Это в её стиле.
– К сожалению, это не шутки, – сухо заявила я. – Людмила упала и расшиблась насмерть. Похороны послезавтра.
– Так это правда? – удивилась женщина. – А мы ведь с ней всё ссорились в последние годы… Людка, Людка!
Она завыла в трубку.
– Самое время всё простить, – рассудила я напоследок. Мне не хотелось продолжать этот неприятный разговор.
Разговор с сестрой Людмилы был самым трудным. Обзвонить сослуживиц оказалось легче.Странные получились похороны. Все скорбящие как-то недоумённо молчали, словно сомневались, что Людмила мертва, и опасливо поглядывали на гроб с покойницей. Плакала только одна женщина – хозяйка той дачи, где случилось несчастье. Она жалела и Людмилу, и себя.
– Как же я теперь буду там отдыхать? Ведь этого не забыть, не забыть! – причитала она. – Я не буду туда ездить! Я продам эту дачу! И как же я не доглядела-то, господи! Надо было с ней в комнате спать…
Я сама ощущала какую-то смутную вину перед Людмилой, но не могла даже себе сформулировать, в чём именно. «Прости, Люда, прости», – отчаянно и беззвучно шептала я украдкой. Никто не слышал этих слов кроме меня самой.
Сын Людмилы, Илья, молчаливо сидел у гроба матери и старался не смотреть на покойницу. Всякий раз, когда ему приходилось бросить взгляд на мертвенное лицо Людмилы, он тихо и медленно произносил: «Мама…» Казалось, будто мальчик спит и не воспринимает действительность.
На кладбище я улучила момент и подошла к пареньку.