Комедия убийств. Книга 1
Шрифт:
— Ты, это, Илюш… — Невысокий Сергей Петрович, едва не подпрыгивая, засматривал в глаза Иванову. — Ты, это, того…
Илья уже начал злиться.
— Что случилось-то? — спросил он.
Петрович повел себя странно.
— А ты не знаешь? — спросил он и прищурился.
Неприятное предчувствие овладело сознанием Иванова. Вспомнился неприятный сон, который виделся ему во дворе за магазином. И кот… В каком-то отупении Илья уставился на здорового полосатого камышового котяру. Ленивая тварь, потревоженная множеством собравшихся в местах
— Чего не знаю?! — взвизгнул Иванов, поражаясь своему истеричному тону.
— Идем-ка отсюдова, — предложил Топорков и, вцепившись в предплечье Ильи оказавшимися совсем не такими уж мягкими пальцами, отвел его в сторону.
«Это ж очуметь можно, этого не может быть! — Илья, как иногда выражаются, шагал куда глаза глядят. — Нет, нет, нет! Не может быть! В сумке были книги, книги! Он же сам видел, когда выпивали с Петровичем нежно любимый портвешок… Книги не могут убивать!»
Теперь Илья остался в полном одиночестве. Очень вовремя повстречавшийся Топорков предоставил ему время «подумать» и «во всем разобраться». Илья не мог поверить в то, что убил жену и дочку, но факт оставался фактом — наличие спецмашин у подъезда, толпа соседей, объяснения Петровича… Все это не оставляло сомнений, а значит, и лазеек для бегства. Спасения не было, он убил Настю и Олюшку, он их убил. А топор? Выкинул куда-нибудь.
«Где же Павел? Где? — Илья вдруг испытал резкое, едкое, как ацетон, чувство обиды. — Заварил кашу и бросил… О черт! Получается, что и мужиков тех во дворе я прикончил?»
Илья и сам не понял, как оказался возле бывшего «Вико-водка». Он без колебаний решил, что должен немедленно раздобыть выпивки и сигарет.
Тетя Клава отреагировала на появление Ильи еще экспансивнее, чем философичный Петрович, женщина была явно взволнованна. Как ни странно, но Илья почти совсем не удивился, узнав, что «тех мужиков-то, с кем ты пил», убили и «за сараюшку нашу отнесли».
— Топором зарубили, прям страсти! — вымолвила испуганная, но вместе с тем и чуточку счастливая (как же, такие дела вокруг нее) Клавдия Ивановна.
— Ты про меня ментам сказала? — нависая над тетей Клавой, спросил Илья.
— Ну что ты, что ты, Илюша?! — закатила она глаза. — Ты-то ведь ни при чем, правда?
Клава безуспешно пыталась изобразить уверенность на потасканном, оштукатуренном, как стена в общественном сортире, личике. Тут уж не надо было быть величайшим в истории мира режиссером, чтобы с полным на то основанием воскликнуть: «Не верю!»
Надо ли говорить, что с перепугу продавщица выдала Илье и портвейн, и пачку «ЛМ», причем без всякого заклада, и пригласила заходить еще. Попрощавшись с тетей Клавой, Иванов вышел на улицу.
«А ведь она единственный свидетель! — подумал он. — Кроме Павла, конечно, а он Не сдаст… Она единственный живой свидетель».
Илья подумал вдруг, что рад такому обстоятельству, и едва ли не
XIX
Мечи вновь скрестились, и куски размочаленной сырой, невыделанной воловьей кожи полетели в разные стороны. Еще удар, и железо звякнуло о железо, вызвав восторг дерущихся.
Еще бы! Рыцари должны сражаться настоящим оружием, обнаженными мечами, а не завернутыми в кожу и перетянутыми веревками тупыми старыми клинками. Лучше уж драться палками.
Впрочем, из двух бойцов, скрестивших друг с другом оружие в «смертельном» поединке, рыцарское звание светит только одному, Ротберту, сыну Рикхарда де Монтвилля. Лучшее, на что сможет рассчитывать его противник, Гутберт Найденыш, — сделаться соратником, оруженосцем при будущем господине. Пp`aвдa, сейчас и тот и другой едва ли задумываются об этом.
Лица мальчиков раскраснелись, потом пропитались их рубашки, кожаные камзолы и даже кольчатые доспехи. Бронь выполнена с учетом того, что дети растут. Предполагается, что доспехами можно будет пользоваться еще пять лет, до того момента, когда Ротберт станет рыцарем.
Он отправится с отцом ко двору герцога Гвискарда, станет на некоторое время простым слугой взрослого рыцаря, который позже на торжественной церемонии ударит его по лицу; это будет единственная пощечина в жизни Ротберта. Следующий, кто вознамерится оскорбить его подобным образом, поплатится за дерзость жизнью. Мальчик принесет омаж — рыцарскую клятву и станет взрослым.
Все это будет, конечно, будет, но потом. А сейчас…
— Защищайся, жалкий трус, — закричал Ротберт, голос его прерывался — во рту пересохло, перед глазами расплывались радужные круги, но рука была тверда. Однако не менее крепко сжимали оружие и пальцы Гутберта, который тоже едва стоял на ногах. — Защищайся, Харальд Самозванец! Тебе не носить короны, что мне надлежит принять по праву, держись же, несчастный! Нормандия! Нормандия! Нормандия!
Уже четыре года, с тех пор как стало известно про блистательную победу нормандского бастарда над англосаксами, это была любимая игра мальчиков в замке в Белом Утесе. Столь длинный воинственный клич утомил героического «Вильгельма Завоевателя», «доблестного победителя» при Гастингсе, лишив «герцога» последних сил.
— Все, мальцы, бой прекращается, — махнул рукой обучавший юных бойцов Петр Беззубый.
Кличку Петр получше три года назад, когда во время осады Отранто камень, брошенный со стены крепости, угодил воину прямо в физиономию. Любой другой умер бы от такого удара, но не Петр.
Рикхард, дивясь выносливости и неожиданной живучести солдата, назначил его дядькой к сыну. Оба драчуна знали, что если Петр сказал: «Все», значит, и правда, все. Спорить он не станет, просто отлупит высушенной буковой Палкой, при этом достанется в равной мере обоим.