Комедия убийств. Книга 1
Шрифт:
Если бы Богданов всю жизнь прослужил артиллеристом, проработал бы шахтером или летчиком-космонавтом, он, возможно, и не заметил бы фальши в словах Процента. Однако Валентин мог поклясться, что тот врал, говоря следующее:
— Елки… старик, ну, меня попросили, то есть, это, Лерка… да не Валерия, а Валерий, — зашептал он в трубху, кажется, уже совсем протрезвев. — У него жена — ну, все наоборот, — ты же меня понимаешь? Она, то есть он… сказал, чтобы ноги этой твари, то есть… лапы… я сам земноводных не люб…
Богданов послал приятеля куда подальше, убрал топор и, поставив ТТ на предохранитель, засунул пистолет за пояс и вошел в комнату. Рептилия исчезла, а в гробу
«Немец-перец-колбаса» занял крокодилье ложе на не вполне законных основаниях, так как для этого господину Шарпу следовало бы сначала (приличия ради) скончаться, чего он пока еще не сделал. Очевидно, услышав, что в комнату кто-то вошел, американец приоткрыл единственный «рабочий» глаз, а потом (что свидетельствовало о том, что тело у господина иностранного бизнесмена, учитывая его возраст, хорошо тренированно) легко, без напряжения сел в крова… то есть, простите, в гробу.
— Hi, — широко улыбнувшись, проговорил Уилфред Шарп. — How you doing? [40]
— Чта-а?
— Я просто поздоровался, — объяснил иностранец на чистом русском языке (если какой-то акцент и присутствовал в речи Шарпа, то скорее малоросский, чем свойственный представителям англоговорящих народов). — Просто сказал «здрасте», как это принято у нас в Калифорнии, вот и все.
— Добрый день… э-э-э… вечер, — ответил Богданов.
— У России — большое будущее, — заявил иностранец тоном доброго закордонного дядюшки, вполне подходящим для торжественных интервью и совершенно, с точки зрения майора, неуместным в сложившейся ситуации. Но куда больше поражало то, что незваный гость сказал в дальнейшем: — Я совершенно уверен в этом, не каждый день встречаешься с новым Михайлой Ломоносовым…
40
Здравствуйте. Как поживаете? (англ.)
— Что? — прошептал Валентин, поднимаясь от удивления на цыпочки.
«Он не только мертвый, он еще и полный псих, страдающий галлюцинациями…»
Однако гость продолжал:
— Согласитесь, существует вполне сложившийся стереотип современного ученого, прекрасно отраженный в массовой литературе, показанный в театре и кино. До середины шестидесятых им был сухонький живой старичок в очочках и с непременной ленинской бородкой. Потом он вымер. — Напустив на лицо выражение дежурной скорби, Шарп выдержал небольшую паузу. — На первый план выдвинулся новый тип. Теперь науку в кино и литературе стали развивать повзрослевшие студенты-шурики. Никем не истребляемые, они, как часто случается, расплодились, как кролики, ну и начали вымирать, не находя пропитания, хотя сами при этом (простите мне небольшой каламбур) приелись… Впрочем, я не о том… К черту зоологические параллели! Итак, творцы выдвинули нового героя-ученого…
«К чему это он? Зачем я слушаю это дерьмо? Где крокодил? — осыпал себя вопросами Богданов, в голове которого зародилось нехорошее подозрение, что Шарп и есть крокодил: не случайно же он крутится возле этой труппы, которая чествует ящерицу. — Ящерица — вот в чем дело! Ящерица и крокодил — это все равно что собака и волк… Волк? Волк, а я-то думал! Вот оно! Вот в чем дело!»
Уилфред Шарп продолжал между тем нести чушь:
— …целеустремленный молодой человек, который идет от свершения к свершению… Конечно, — американец поднял палец, — путь героя не усеян розами, даже любимая девушка (иногда жена) не выдерживает его трудоголии…
«Это на кого
— …однако, чтобы молодой ученый уложил, точно котят, мордой в асфальт двух здоровых вооруженных мужиков, о подобном со времен Михайлы Ломоносова никто и не слыхивал, впечатляет, признаюсь вам.
«Это-то он откуда знает?!»
— You took the right way, son [41] , - по-отечески похвалив, сообщил майору Шарп, но предупредил: — You’ve got the wrong men [42] .
41
Ты выбрал правильный путь, сынок (англ.).
42
Рядом с тобой не те люди (англ.).
— Ну и что вы предлага… — вопрос потонул в раздавшемся во дворе взрыве салюта. Яркий фейерверк наполнил сиянием ночь за окном, но одновременно единственная лампочка в люстре-тарелке под невысоким потолком, едва слышно кашлянув, погасла. Произошло это как раз в тот момент, когда салютная вспышка на улице, рассыпавшись миллионом искорок, растаяла, сделав ночь еще более черной, чем раньше. А секундой раньше пистолетное дуло уткнулось Богданову между лопаток.
Валентин действовал не раздумывая. Крутанувшись юлой, в мгновение ока ушел он с линии огня. Майор собирался сделать захват запястья нападавшего, но…
– "E…! Мать тв..! Уй-ю-юй! — заорал Валентин, прыгая и потрясая кистью руки, пальцы которой встретились… с деревом двери, приоткрытой, вероятно, сквозняком.
Следовало между тем прекратить пляску и задать кое-кому некоторые вопросы, однако… оказалось, что спрашивать-то и некого. Темнота была все же не настолько непроглядной, чтобы не заметить — никакого гроба в комнате нет… Как ни печален и безотраден был факт утраты сей, Богданов возжелал все же убедиться в своей правоте. Он щелкнул зажигалкой.
— О черт! — Майор закрыл глаза, потом открыл их.
На столе в комнате действительно стоял… только не гроб, а огромный, более чем наполовину наполненный водой ящик из оргстекла, в котором преспокойно плавала уже знакомая Богданову земноводная тварь.
— Я на верном пути… в психушку, — вздохнул майор.
Надо ли говорить, что спал в ту ночь Валентин скверно. Ему то и дело казалось, что фиксаторы крышки ящика отщелкиваются и… тварь обретает свободу. Трижды просыпался он и, обнаруживая в руке пистолет, клялся утром призвать к ответу Козлова за травлю рептилиями живых людей. Для спокойствия Богданов как следует проверил фиксаторы крышки и на всякий случай положил сверху на оргстекло две двенадцатикилограммовые гантели.
XXVIII
Совокупление.
Ирина всегда так стеснялась, когда слышала это слово. Наташка как-то раз даже попеняла ей, сказав: «Говорить стыдно, а трахаться нет? Ути-пути-пути…» Ирина возмутилась: «Как ты можешь?!» — «Так же как и ты», — ехидно усмехаясь, отозвалась Наталья. «Я не о том, — возразила Ирина. — Так говорят о животных, а мы люди!» — «Вот горе-то, правда?» — с притворной грустью в голосе произнесла подруга и тяжело вздохнула.
«Какая же дура эта Ирка!» — удивлялась Етгэвыт, разметав волосы по груди Гырголтагына, который, перестав стараниями молодой шаманки (она считала себя таковой) напоминать «труп отца Гамлета», сказал, что имя не имеет для него никакого значения.