Комедия убийств. Книга 2
Шрифт:
Наталья не сердилась на обидчика, хотя, падая, ощутимо ударилась об пол. Извинялся старик как-то по-особенному, во-первых, очень искренне, во-вторых… трудно сказать, возможно, его акцент (судя по всему, французский) придавал учтивым словам дополнительный шарм. В конце концов, Наталья и Кирилл сами виноваты, что послушались не проспавшегося с бодуна Лёньку Бакланова, который, узнав, что по утрам приходит человек (что-то вроде охранника-кормильца) и приносит еду и даже газеты, подговорил товарищей по заключению напасть на него.
«Что мы, втроем со стариком не сладим?! — убеждал он Наталью
Результатом атаки, предпринятой на «француза», стали телесные повреждения: вожаку достался синяк и вывих руки, а его сподвижнику бодрый старичок разбил нос, их сообщницу кормилец, как уже сказано выше, толкнул, правда, справедливости ради отметим, не сам, а посредством Амбросимова, который, отброшенный стариком, и сбил с ног Наталью, честно пытавшуюся помочь мужчинам.
Мятеж провалился.
— Никаких я ваших извинений не приму! — заявила Наталья. — По какому праву нас держат взаперти?
«Француз» приложил руку к груди и со всей искренностью произнес:
— Я только выполняю задание начальства, мадемуазель.
— Какого еще начальства?!
— Фирмы «Хардлайн».
— Что такое?! — проговорил Амбросимов, приподнимаясь на кушетке и немедленно переставая «истекать кровью». — Вы разгромили издательство, а теперь держите нас здесь!
— Руководство намерено покрыть вам убытки в тройном размере, господа, также каждый из вас получит на выбор оплаченный тур практически в любую точку планеты либо денежную компенсацию его стоимости, — заверил «француз». Все слова он произносил правильно. Если бы не акцент и что-то особенное в манере речи, его вообще можно было принять за русского человека. — Куда бы вы пожелали отправиться?
— На Луну! — заявила Наталья.
— Ну да, держи карман шире, — пробурчал Бакланов. — Дождешься от вас. Пригнали каких-то жлобов… Теперь небось прирежете нас…
— Напрасно вы так думаете, — возразил пожилой охранник, ничуть не обидевшись, и, предвосхищая традиционный вопрос: до каких пор это будет продолжаться? — сообщил: — Не хочу опережать события, но есть мнение, что сегодня вам удастся покинуть это… м-м-м… не слишком приятное место. А чтобы у вас не осталось обид лично на меня, — он сделал паузу и, удалившись на несколько секунд, вернулся с бутылкой. — Мартель, — сообщил «француз».
«Какой это, к черту, иностранец? — подумала Наталья. — «Есть мнение» — это вам что?!»
— Сейчас принесу рюмки, — пообещал охранник, но прежде чем выйти на кухню, виновато посмотрел на единственную в компании даму. — К сожалению, мадемуазель, шампанское, которое я принес специально для вас, разбилось.
— Я, — зверски улыбнулась Наталья, — с удовольствием выпью и коньяку.
— Как пожелаете, мадемуазель, — «француз» приложил руку к груди и поклонился.
«Нет, что бы вы там ни говорили, — подумала Наталья, — это не наш. Наши так не кланяются. Во мужик, черт возьми! Просто голова идет кругом!»
CIII
Шагая по знакомой улице, майор не мог не заглянуть во дворик «Форы»: здесь встретил он алкаша Мишу и его африканского приятеля Огюста, отсюда начинался след и здесь же, как хотелось надеяться Валентину, заканчивался… Пора возвращаться домой
«Вот найду Сашку и… — думал майор, отчего-то уверенный, что скоро встретит Климова. — Вот найду и…» — «И что? — спросил кто-то очень ехидный, уютно обустроившийся в голове Валентина. — Может, на колени падешь и прощения попросишь? А может, спляшешь, а, Валек? Танец Маккоя!..» — «Танец Маккоя? — переспросил угнездившегося в мозгу пересмешника Валентин. «Танец Маккоя… Именно танец Маккоя. Смерть идет по кругу, и он с каждым разом сужается».
Повторив эти слова едва ли не вслух, Богданов остановился и, уставившись на облупленную штукатурку ограды, прочитал: «Голосуйте за…» Фамилия стерлась. Богданову вдруг стало интересно, за кого призывают голосовать. Оказалось, что потрепанный плакатик устарел; составители текста, помещенного на нем, хотели, чтобы в шестую Госдуму попало побольше интеллигентов, а потому призывали избирателей голосовать за гражданина со стершейся фамилией, являвшегося представителем самой гуманной профессии. Ниже следовало довольно двусмысленное утверждение: «Думе нужны врачи!»
«Точно, — согласился майор. — Вернее и не скажешь, а пуще — санитары».
Размышления заняли у майора полминуты, он отвернулся от плаката и двинулся дальше, но, сделав несколько десятков шагов, вынужден был вновь остановиться. В глубине памятного двора стоял казенный «уазик», к которому два угрюмых милиционера вели, держа под руки… чернокожего Огюста.
Тот шел упираясь.
— Я Миша нэ убиват! — обращался он к зрителям — старушкам и детям то на ломаном русском, то на родном языке. — Je suis… J’ai 'et'e… [17] Друг… Друг… Ami… Il a 'et'e mon frere! Je n’ai pas 'et'e assassine Micha! [18]
17
Я есть… Я был… (фр.)
18
Друг… Он был мне братом! Я не убиват Мишу! (фр.)
«Уазик» уехал, Богданов подошел к одной из зрительниц, дородной тетке.
— Так что? — ответила она на вопрос Валентина. — А вы Мишу-то знали?.. Всем известно, пил он много, последнее время с негром. У нас тут Нинка живет… — Переминаясь с ноги на ногу, майор выслушал «славословия» в адрес Нинки и дождался все-таки, когда женщина поведала ему: — Он Мишу-то по голове бутылкой и саданул. По пьяному-то делу чего не бывает?
Становилось понятно, что «бывает по пьяному делу» тетка знает не понаслышке.
— Угу. А давно?
— Да с неделю уж считай. — В результате дальнейшего допроса майор выяснил, что Огюст убил собутыльника — хорош mon fr`ere и ami сердечный — в день «торжественного» закрытия «Форы» или на следующий. — …А сегодня и вернулся, наверно, совесть заела, — вещала словоохотливая гражданка. — Тут я, — добавила она с гордостью, — и позвонила. Они и взяли его. Я по телевизёру глядела, как показывали, будто они возвращаются туда, где убивали…
— Ну да, ну да, — кивнул Валентин и пошел дальше.