Комендантский час (сборник)
Шрифт:
Данилов, давясь, выпил водку, и ему стало тепло и грустно. Придя к себе, он запер дверь, сел за стол и заплакал. Боль, сжимавшая грудь, уходила вместе со слезами, точно так же, как в детстве, когда он дрался с гимназистами на пустыре за артиллерийским заводом.
Но восемнадцать – это не сорок два. В юности все проще, легче приобретаешь друзей, спокойнее расстаешься с ними. После сорока друзья становятся как бы частью тебя самого, и потеря их напоминает ампутацию без наркоза. Да и плачется труднее, кажется, что жизнь высушила тебя и нет уж больше
И чтобы заглушить эту боль, Данилов лег лицом в подушку и заснул сразу, словно провалился куда-то в темноту. Он не слышал, как в комнату вошел Муравьев, как Быков рассказал тому о смерти Степана…
Проснулся Данилов так же внезапно. Сон освежил его, и он чувствовал себя неплохо, хотя тяжелое чувство утраты так и не покинуло его. В комнате было прохладно, остро пахло зеленью, и Иван Александрович понял, что прошел дождь. Он поглядел на часы: вытянувшиеся в одну прямую линию стрелки показывали восемнадцать. Значит, он проспал почти двенадцать часов.
Иван Александрович натянул сапоги и вышел на крыльцо. У машины на перевернутых ящиках сидели Быков, Муравьев и Сережа Белов. Они смотрели на начальника и молчали.
– Сейчас я побреюсь, – сказал Данилов, – и ты, Игорь, зайди ко мне минут через двадцать.
– Хорошо.
Данилов повернулся и пошел в дом.
Ровно через двадцать минут Муравьев вошел в комнату. Начальник стоял у окна свежевыбритый и холодно-официальный.
– В общем, так. Ты едешь в Москву, – сказал после некоторой паузы Данилов.
– В Москву?
– Да, да, вот почитай. – Иван Александрович подошел к столу, расстегнул полевую сумку, вынул спецсообщение.
Муравьев пробежал его глазами.
– Это обязательно?
– Просто необходимо. – Данилов вынул из кармана галифе серебряную фигурку Наполеона и поднес ее к лицу Игоря.
– Тот самый? Где взяли?
– У Дробышевой.
– Так. Значит, вышли.
– Вышли. Теперь нам нужен Гомельский и Гоппе. От них сюда нитка тянется. А у нее, у нитки этой, два конца. На одном Музыка, на другом Шантрель. Они-то думают, что мы их здесь трясти будем, и постараются при случае в Москву уйти, а там ты.
– Как думаете, Иван Александрович, подход к Гомельскому есть?
– Есть.
– Кто поможет?
– Костров.
– Мишка?! Где же он?
– Скоро будет здесь.
Глава 5
МОСКВА. 11–12 АВГУСТА
– Ну, Муравьев, знаю, слышал о ваших делах.
Начальник МУРа встал, пошел навстречу Игорю.
– Жаль Полесова. Очень жаль. Редкой души человек и прекрасный работник. Похоронили его?
– Да. Прямо там, на кладбище. Все как положено – оркестр, цветы, памятник. Только ему это все равно.
– Ему да, а нам нет. Делу нашему не все равно, как хоронят людей, отдавших за него жизнь. Ты мне эти разговоры брось.
– Он мой друг…
– И мой,
– В приемной.
– Проси.
– А, Игорь Сергеевич, – улыбнулся, входя Муштаков, – значит, мы с вами работать будем?
– Да.
– Ну и прекрасно. – Муштаков уселся в кресло, аккуратно поддернув выглаженные брюки. – Можно докладывать?
– Давай, – начальник закрыл ладонью глаза, – начинай.
– Видите ли, Игорь Сергеевич, – Муштаков сделал паузу, словно обдумывая следующее предложение, поглядел на Игоря, – данных у нас немного. Согласно нашей сводке-ориентировке, относительно Гомельского были предупреждены все сотрудники милиции. 9 августа постовой заметил похожего человека на Тишинской площади и немедленно сообщил в 84-е отделение милиции. Оперуполномоченный Ларин, приехавший туда, также опознал Гомельского. Он довел его до Большого Кондратьевского и там потерял. Ларин работник опытный, на следующий день он опять был на площади. В одиннадцать часов Гомельский появился вновь и опять исчез на углу Большого Кондратьевского.
– Там проходные дворы, – сказал Игорь.
– Теперь все дворы проходные, заборы-то сломали на дрова, – начальник опустил руку, – ты продолжай, Муштаков.
– По оперативным данным нам стало известно, что Гомельский часто бывает именно в этом районе и даже посещает пивную.
– Это которую? – поинтересовался Муравьев.
– Знать надо, – усмехнулся начальник, – она там одна.
– Да я этот район не очень…
– Придется изучить. Ну, какие у тебя соображения, Муравьев?
Игорь помолчал немного. Вопрос начальника застал его врасплох.
– Мы придумали два варианта. Первый – установить дежурство и арестовать Гомельского.
– Ишь ты, – начальник иронически поглядел на Игоря, – один думал или с Даниловым вместе? А если Гомельский туда больше не придет? Тогда что?
– Тогда на него должен выйти Костров.
– Где он? – Начальник встал.
– У меня дома сидит.
– Что ж ты раньше мне не сказал? – Он поднял трубку телефона: – Машину! – и повернулся к Муравьеву: – Едем к тебе в гости.
Из окна комнаты был виден двор. Совсем крохотный, с чахлыми акациями. Дома обступили его со всех сторон, образуя неровный квадрат. Они были старые, облезлые, в некоторых местах штукатурка отвалилась, обнажая дранку, уложенную крест-накрест. Окна первых этажей находились почти у самой земли, на подоконниках стояли горшки с цветами, лежали худые жуликоватые коты.
Мишка знал, что двор имеет несколько выходов в Большой Кондратьевский, на пустырь и еще один – на Большую Грузинскую улицу. Удобный оказался дворик, ничего не скажешь. Для всех удобный. Только те, кто знает об этих выходах, даже не догадывались, что закрываются они очень легко и тогда из этого дворика никуда не выйти.