Комиссар Его Величества
Шрифт:
– На восток? Может быть, в Шанхай?
– Не знаю, государь. Все может быть. Мне известно лишь, что товарищ Свердлов хочет, чтобы ваша семья покинула Россию в добром здравии.
Николай выпрямился. Он держался просто и в то же время с достоинством.
– Вы не оставляете мне выбора, но я прошу, чтобы вы не трогали моего сына. Иначе вы доставите мальчику невыразимые страдания.
– Он может остаться, равно как и прочие члены вашей семьи, если в этом есть необходимость.
– Благодарю вас. – Николай чуть-чуть склонил голову. – Мне придется обсудить
Я кивнул.
– Мы отправляемся рано утром – в четыре часа.
– В четыре? Так рано?
– Поезд должен отправиться по расписанию.
Царь удалился в сопровождении Кобылинского, чтобы решить на семейном совете, как быть дальше. Я смотрел, как император тяжело поднимается по лестнице, и терзался тем, что не могу сейчас сказать ему больше. Я ведь и в самом деле мало что знал. Что будет после Тюмени? Я должен был отправить оттуда телеграмму Свердлову и дожидаться его решения. Меня сильно беспокоил документ Захарова. Надо было не только увезти Николая, но и добиться его подписи. А что, если, прочтя документ, царь не захочет его подписывать, опасаясь, что таким образом распишется на собственном смертном приговоре? Это вполне возможно. И потом, как быть, если Николай решительно откажется уезжать из Тобольска?
Впрочем, у меня не было оснований сомневаться, что императорскую семью действительно собираются отправить из России в Англию".
Сэр Хорейс Мэлори настолько углубился в рукопись Дайкстона, что не сразу услышал, как звонит телефон. После второго звонка банкир недовольно буркнул, снял трубку и резко заметил секретарше, миссис Фробишер, чтобы она его ни с кем не соединяла.
– Но это человек из Оксфорда, – сказала она. – Вы ведь с таким нетерпением...
– Хорошо. Соедините. Как его зовут?
– Доктор Феликс Астон.
Голос в трубке был молодым и довольно нахальным. Мэлори едва удержался, чтобы не спросить, уж не одет ли доктор Астон в джинсы.
– Вы, кажется, специалист по русской революции?
– Глуп тот, кто считает себя специалистом по чему бы то ни было, сэр Хорейс, – жизнерадостно ответил ученый. – Я занимаюсь этой темой несколько лет. Написал книгу.
– Имя «Яковлев» для вас что-нибудь значит? – спросил Мэлори.
Пауза. Потом:
– Да, если речь идет о Василии Яковлеве. Комиссаре.
– Да, это тот самый. Расскажите мне о нем.
– Ну, это, собственно, произошло уже после революции. Яковлев – это человек, увезший с собой царя и все драгоценности, а потом бесследно исчезнувший.
– Драгоценности? – медленно повторил Мэлори.
– Чуть ли не целый поезд, – жизнерадостно подтвердил Астон. – Жутко загадочная фигура этот комиссар Яковлев. А что, обнаружили про него что-нибудь интересненькое?
– Как, простите? – переспросил Мэлори, чувствуя, что надо проявлять максимум осторожности. – О, нет-нет, ничего подобного. Очень сожалею, что понапрасну вас потревожил. Однако весьма благодарен. Весьма.
Он положил трубку и нажал кнопку
– Лоренс, вы один?
– У меня только Грейвс.
– Что ж, это ему тоже будет интересно. Наш Дайкстон, оказывается, похитил все сокровища Романовых.
– Что значит «все»? – спросил Пилгрим.
– Целый поезд, – пояснил Мэлори и отсоединился.
"Пока царская семья проводила свой совет, я не бездействовал. Мой верный гусар Кознов отправился разыскивать по городу самые вместительные кошевы,а заодно и лошадей к ним.
– А если хозяева не будут меня слушать? – спросил Кознов. – Как поступать?
– Думаю, что угрозы расстрела будет достаточно, – резко сказал я. – А если кто-то все равно будет упрямиться, ведите его ко мне.
Упрямиться никто не стал. Желающих поспорить с московским комиссаром не нашлось. Постепенно двор губернаторского дома стал наполняться санями и повозками самых разнообразных видов. Я послал за Кобылинским, который участвовал в семейном совете, и велел ему укладывать имущество царя в повозки. Те, кто остается в Тобольске, должны довольствоваться лишь самым необходимым.
Меня без конца отрывали от дела, причем особенно усердствовал несносный Рузский. В очередной раз он подошел ко мне со зловещей ухмылкой и сказал:
– Я слышал, вы забираете его отсюда. – Выражение лица Рузского меня удивило – он казался весьма довольным собой. – Если не ошибаюсь, в Москву?
Депутат Уральского Совета был весьма нетрезв.
Я сказал, что ожидаю дальнейших приказов из столицы, от Центрального Исполнительного Комитета.
Рузский снова осклабился.
– Путь в Москву лежит через Екатеринбург, – заметил он, повернулся и был таков.
Это была его обычная манера: нанести удар и тут же ретироваться. Глядя в спину Рузскому, я подумал, что с удовольствием всадил бы в негодяя пулю.
Вновь он появился, когда стемнело и в комнате горели свечи. Рузский возник передо мной с бутылкой в руках и заявил:
– Не забудь оставить место для меня.
– Что это значит?
– А то. Я еду с вами в Тюмень. И дальше. Гражданин Романов, – слово «гражданин» Рузский подчеркнул, – принадлежит нам, и мы его так не выпустим.
– Кому это «нам»?
– Сам знаешь. Уральскому Совету.
– Я не позволю...
Он прервал меня, стукнув кулаком по столу:
– Попробуй-ка мне помешать. Если я не еду, то и Николай тоже.
– У тебя нет никаких полномочий, – сказал я, на что Рузский только рассмеялся.
– Полномочий? Ты имеешь в виду клочок бумажки из Москвы? Слушай меня, Яковлев. Мы отпускаем тебя вместе с Николаем, делая Москве одолжение!Причем не из-за твоей грозной бумажки или смазливой мордашки. Нет, приятель. Если я возьму и пристрелю Николая прямо здесь и сейчас – а я сделал бы это с удовольствием, уж можешь мне поверить, – в Екатеринбурге меня встретили бы как героя! Так что скажи спасибо.