Комиссар, или Как заржавела сталь…

Артамонов Александр

– Я, товарищ подполковник, от службы в армии не отказываюсь!.. Только прошу вас заменить команду на другой род войск!..

– Есть там у нас другие отряды формирования?.. – спросил начштаба у сидящего за столом капитана.

– Сегодня не предвидится, одно ВВ гуськуется… Может, завтра что?! – вальяжно ответил офицер.

Коньячное благоденствие всё же растопило душу начштаба…

– Ладно!.. Иди сегодня домой, а завтра к восьми ноль-ноль чтобы был как штык!.. И смотри не опаздывай!.. Свободен!..

Помню, вышел я тогда на улицу, глубоко вдохнул… Весна… Зелёные клейкие

молодые листочки на деревьях, проклюнувшись, распушились, зашелестели по-озорному весело… Вздохнул… «Эх-ма-а!..» Постоял-постоял – и двинул гулять, «шустрить» по девчонкам, по такому родному в этот день городу…

Завалился я домой заполночь, невнятно объяснился в пустой комнате, что, дескать, завтра опять к восьми на пересыльный, и замертво рухнул на диван. Мать тихо всхлипнула, всплеснула руками и с нежной аккуратностью поправила под моей головой подушку.

Утром, разбуженный в шесть ноль-ноль, в «цигель-цигель», чтобы очухаться и успеть явиться на сборный пункт, опохмеляясь и медленно закусывая вчерашним салатом, погружённый в свои взволнованные мысли, я вдруг тихо произнёс:

– Знаешь, мама… Не провожай меня сегодня… Закрой только за мной дверь… Я буду часто-часто писать письма и постараюсь скоро прийти в отпуск…

В отпуск я и в самом деле приехал через восемь месяцев, что считалось в армии по тем временам непозволительной привилегией…

Поцеловав матушку и выйдя за порог родного дома прохладным весенним утром, я остановил дворника дядю Петю, с похмелья гонявшегося с метлой за женой, и, обсудив его трясогузную ситуацию, пошёл с ним в самогонный шинок, где опился, как таракан, а потом, стоя в одиночестве на троллейбусной остановке, орал прохожим, что ухожу в армию! И обязательно вернусь оттуда гофмаршалом!.. Что это за звание и чин, я тогда не знал, но оно мне нравилось в пьяном воображении, и мои тщеславные вопли разлетались на весь проспект…

Признаюсь, я до сих пор краснею, рассказывая другим, как уходил в армию, и смеюсь при воспоминании того памятного утра, но это меня, грешного, раска-каян-ная исповедь…

* * *

Очнулся я на лавке во дворе сборно-пересыльного пункта. В голове шумело эхом морской раковины… На плацу строились команды, шла перекличка… «Как я добрался сюда?..» Потом узнал от дежурного сержанта, что вроде своим «крейсерским ходом»…

В душе штормило, кипело и клокотало, кружились непутёвые мысли, точно в мутном водовороте… И тут ко мне подошла пьяная ватага с бутылкой четверти [1] самогона. Горланя, ругаясь, распевая песни, икая и насвистывая ржавыми голосами, ребята из деревенской малочисленной команды предложили мне подлечиться… Жили мы тогда не очень богато, но и не бедно, и их сельские лица были открытыми и хлебосольными. Похмелившись и оттаивая, мы загалдели о том о сём, где хорошо служить, а где чертовски плохо… Как были мы наивны… Когда ребята узнали, что за ними приехал «покупатель из Военморфлота», они мигом разлетелись, как воробьи, только задницы и пятки сверкали над забором пересылки… Никто не желал и не мечтал о разлуке

с родным домом в три года. Только одинокий пастушок из лесничества хуторской окраины с тихой обречённостью остался дожидаться своего морского командира…

1

Объём 2,5 литра.

Поднявшись с лавки, слегка шатаясь, я направился к начальнику штаба. Войдя в кабинет, замешкался, не зная, что сказать, переминаясь с ноги на ногу, да и «прикидон с феестом» скамеечным пролежнем был подмятым…

Хмыкнув, подполковник взглядом уставился в бумаги, лежащие на его рабочем столе…

– Не знаю, куда тебя, Борисов! Один стройбат сегодня формируется!.. А парень ты грамотный… Железнодорожный техникум как-никак с отличием окончил… – не отрывая глаз от раскрытой папки, ворчливо проговорил он.

– Да заберите хоть в стройбат!.. Только не ВВ! Да и надоело здесь торчать около дома! Тоска одолевает!.. – с какой-то отчаянной дерзостью в голосе ответил я.

Подняв голову и вперив в меня взгляд мутно-оловянных глаз, с водяными мешками над массивным хищным носом, подполковник растянуто и тихо, как бы размышляя, проговорил:

– Ну хорошо… Хотел тебя в одно солидное место определить, да уж больно долго задерживается формирование команды… Ладно, так и быть, пойдёшь служить в стройбат!.. Иди на плац и не перепутай с вэвэшной!.. – улыбнувшись сизо-багровой харей, добродушно пробасил он.

* * *

Формирование команды вели три прапорщика с тракторами на шевронах и в петлицах военно-строительных войск. Громко объявлялись фамилии, строились шеренги, так производилось несколько раз, пока комплектование не закончилось.

Передняя шеренга стояла червячным рядом. Нагловатые ухмылки, опухшие, спитые и помятые лица. Сивушный перегар «в двести рыл» наверняка бы напугал самого Змея Горыныча о трёх головах, который в народных сказаниях доводил мирян у Калинова моста до жуткого заикания и поноса…

– Да-а… Командка… И попробуй довези эту шоблу до места назначения… Расползётся, как липкая грязь… – как бы про себя, но тихо, вполголоса, проговорил старший прапорщик, оглядывая строй.

Вдруг, слегка напружинившись телом, чётким, твёрдым голосом двинул командную речь:

– Вы все поедете служить в Москву!..

Строй радостно заколыхался…

Выдержав паузу, он продолжил:

– Но по трём московским адресам… Москва-200 – остров Новая Земля!.. Москва-400 – остров Шпицберген!.. И столица нашей Родины – город-герой Москва!..

Колыханье шеренг прекратилось. Некоторые из призывников, приоткрыв рты, с внимательной окоселостью в лице слушали доклад; другие и вовсе не понимали: чего это прапор городит?! Третьим – их было не так много, – шатающимся, сопящим и икающим, казалось, что не они пьяны, а солнце с облаками в светло-синей глубине перелетают с одного места на другое, красиво и радужно сверкая…

«Этим сейчас всё по хрену!.. И море по колено!.. Пьяные-то проспятся!.. Только дураки никогда!..» – нервозно раздумывал я, стоя в задней шеренге…