Комиссар, или Как заржавела сталь…
Шрифт:
– Мы приехали! Приехали, товарищ старший лейтенант! Машина стоит в пятистах метрах от части! На мосрентгеновской дороге! Сломались мы! Лопнула задняя рессора! Зайдёмте в канцелярию, я быстренько всё вам доложу…
Через пять минут я вприпрыжку бежал обратно к бедолажной машине… Василий, как ни в чём не бывало, сидел на бордюрном камне и жевал в зубах нераскуренную сигарету…
– Ну что нос повесил, Уточкин?! – переходя на шаг, окликнул я его и весело пнул ботинком колесо, подойдя к машине…
– Вообще-то, моя фамилия Селезнев…
– Недооцениваешь ты нас, Вася… – зло заводясь, перебил я его… – Тут тебя и съесть могут… Да ещё под ящик водочки-то!.. Рассказывают, в прошлом годе нашли тут, недалече от кладбища, в овраге, обглоданные косточки… А рядом следы от кострища и ржавый котелок с солдатскими ложками… И вырезанную ножичком надпись на брёвнышке, на котором, по-видимому, и сидели обедающие: «Вкусный был Гена». И теперь никакие генетики-криминалисты не установят, кто же сожрал Гену! Потому что у него остался только один выход…
– И-и-и… к-к-какой же?..
– Ну ты, Василий, со страху логику совсем в мозгах потерял…
Тут его осенило, и он пукнул…
– Правильно задница тебе подсказывает… Вот так-то, Вася!.. А то зырят за ним! Когда в город он пойдёт! Проще к людям и делам ихним относиться надо, шофёр Селезнев… А с Уточкиным я прям в самую точку попал… Только плюс на минус поменял… Уточка ведь женского рода?..
– Ты это… к чему клонишь?..
– Да бредни накрученные, как баба, распыляешь в душе своей… А Уточкиным тебя назвал в честь известного русского автогонщика в начале двадцатого века… Ну когда эти самые велосипедные машинки бегали… Да и потом… есть в тебе что-то птичье, с молоком, наверное, впиталось… Всю дорогу ласточку хотел из ишака сделать… А сам, оказывается, Селезнев… Не маловата ли попа?!
– Чья?! Да моя!.. По сравнению с твоей!..
– Ласточкина!.. Селезнёв!..
– Селезнев я! Се-ле-знев! Понятно?!
– А ты что подумал, Се-ле-знев?! Панику-то сопливую разводишь, как индюк! Лопатой совковой его по голове огреют! Растащат машину до винтика! А я вот Леденцову доложил о твоей беде… С механиками и гаражом он поможет, разденут и переберут твою колымагу… Стрижом-болидом величать будешь! А сейчас давай-ка переставим ящик водки из кузова к тебе в кабину… Пассажирить больше не придётся, пока взвод тягачей не пришёл…
Василий удивлённо-немым вопросом посмотрел на меня с приоткрывшейся знаком – выпяченной нижней губой…
– О! Блин!.. Про стрижа обмолвился –
– Да я про взвод тягачей не въехал!..
– А-а! – просмеялся я… – Три солдата из стройбата заменяют экскаватор… А тягачами им быть ещё сподручнее… Так что засунут длинную толстую трубу под задний мост полуторки… приподнимут с обеих сторон, а на переднем ты, Вася, в кабине рулить будешь… А тягать, спрашиваешь, кто будет?! Так солдатики на вожжах до гаража и пробурлачат…
– Так надо же здесь, на месте разгрузиться… Чтобы им полегче было!..
– Перекантуемся мы в гараже… Надо, чтоб никто не увидел из других рот… И не растрезвонил по всей военной Хованщине…
– Так жалко же солдат… Тяжело им будет…
– Какой жалостливый, блин, стал!.. Пять минут назад… вопил на восходящую луну: «Разде-е-нут! Кара-у-ул! Карманы вывернут до самой рамы!..» А как спасенье пришло – нравственно-эстетическую мораль иссякать начал… Тогда давай я за руль сяду! А ты… веник-опахало из берёзовых ветвей наломай и обмахивай тягачей-солдатиков… Чтоб им не жарко было… И всякая кровопийная гнусь не кусалась… А то – жалостливый, заботливый стал! Хошь, тебя коренным, по центру, запряжём!..
– Ну ладно! Ладно, Сань!.. Чего ты?! Может, треснем по соточке? А то колбаса с сыром запариваться в бардачке начали…
– Запариваться ща бурлаки будут!.. А мы как всё оформим – тебя в гараж, бархат в кладовую… Сядем чинно в канцелярии или в каптёрке старшинской и хорошо почаёвничаем!.. Потом Леденцов не любит, когда симпозиум без него открывают… Да и знает он о твоей проблеме в коротких, бойких выражениях – совсем мало… А про эликсир – совсем ничего… Так что подождём!..
На темнеющем в сумерках фоне забора появилась строевая группа военнослужащих, которая вытекала из ворот соседней части. Слышались громкие сержантские команды:
– Шире ша-аг! Под-тяни-ись!..
– Наши ли идут?.. Ромбом, свиньёй выползают… – настороженно вопрошал и рассуждал я вслух, чем приводил в беспокойство Селезнева, тоже напряжённо вглядывающегося в вечернюю, тёмно-серую даль…
– Ускорить шаг! Не отставать!.. – всё резче и отчётливее звучали голоса командиров…
«Когорта» приближалась… В смешанном тускловатом свете луны и почти зашедшего солнца поблёскивали ломы и лопаты, которые издалека можно было принять за секиры с копьями…
– Шире шаг! Выровнялись!..
– Ща прикажет на изготовку опустить… Ломы-копья и лопаты-секиры… – иллюзорно поддаваясь мыслям, брякнул я, отягощая нервозную обстановку…
Тревожность передалась Василию.
– Сань… А, Сань!.. Взвод-то чей? Ребят-то узнаёшь?..
– По-моему, не наши…
– А кто же тогда?! – Шофёр заметался в «прострационном» смятении… От меня к машине… от машины ко мне… – Чьи солдаты, Са-ня?! Кто – эта-а?!
– Чего орёшь, бл…?! Бедуины фантомных явлений! Ща растворятся… или душить начнут…