Комментарии к жизни. Книга первая
Шрифт:
Как добродушны естественно мы, особенно далеко от городов, в полях и маленьких деревнях! Жизнь более близка среди менее образованных, где лихорадка амбиций еще не распространилась. Вам улыбается мальчик, старуха удивляется, мужчина стесняется и обходит стороной. Компания прекращает свой громкий разговор и оборачивается, чтобы взглянуть с удивленным интересом, а женщина ждет, когда вы пройдете мимо нее. Мы знаем так мало о себе, мы знаем, но мы не понимаем, мы знаем, но у нас нет никакой общности с другими. Мы не знаем себя. А как же мы можем знать других? Мы никогда не сможем узнать других, мы можем только образовать общность с другими. Мы можем знать мертвое, но никогда живое. То, что мы знаем, — это мертвое прошлое, не живое. Чтобы осознать живое, мы должны похоронить мертвое в
Он был молодым человеком, каким-то профессором, неудовлетворенным, взволнованным и обремененным обязанностями. Он начал, рассказывая о своих неприятностях, о тягостном уделе человека. Он был хорошо образован, сказал он (что является главным образом вопросом умения читать и собирать информацию из книг). Он заявил, что побывал на стольких многих переговорах, на каких только смог, и продолжил, объясняя, что в течение многих лет пробовал бросить курить, но не был способен сделать это окончательно. Он хотел бросить курить, потому что это было дорого, так же как и глупо. Он сделал все, что мог, чтобы прекратить курить, но всегда возвращался к этому. Помимо других, это было одной из его проблем. Он был напряженным, нервным и худым.
Разве мы понимаем что-либо, если мы это осуждаем? Отодвинуть это в сторону или принять, является нетрудным делом, но само осуждение или принятие — побег от проблемы. Осуждать ребенка означает отгородить себя от него, чтобы он не беспокоил вас, но ребенок все еще остается. Осуждать значит игнорировать, не уделять внимания, и через осуждение не может быть никакого понимания.
«Я осуждал себя за курение снова и снова. Трудно за это не осудить».
Да, трудно не осудить, поскольку нами созданные условия основываются на отрицании, оправдании, сравнении и отвержении. Это наша основа, созданные условия, с которыми мы подходим к каждой проблеме. Эти самые созданные условия порождают проблему, конфликт. Вы пробовали дать рациональное объяснение курению, не так ли? Когда вы говорите, что это глупо, вы тщательно обдумали все это и пришли к выводу, что это глупо. И все же рациональное объяснение не заставило вас бросить курить. Мы считаем, что мы можем быть свободны от проблемы, зная ее причину, но знание — это просто информация, словесное умозаключение. Это знание, очевидно, препятствует пониманию проблемы. Знать причину проблемы и понимать проблему — это две полностью разных вещи.
«Но как еще можно подойти к проблеме?»
Именно это мы и собираемся узнать. Когда мы обнаружим, какой подход ложный, мы будем осознавать только единственный подход. Понимание ложного — это открытие истинного. Понять ложное как ложное трудно. Мы смотрим на ложное с помощью сравнения, с помощью мысленной меры. А может ли ложное быть понято как ложное с помощью любого мыслительного процесса? Разве сама мысль не обусловлена и поэтому ложна?
«Но как мы можем узнать ложное как ложное без процесса мышления?»
В этом вся наша проблема, не так ли? Когда мы используем мысль, чтобы решить проблему, конечно, мы используем инструмент, который нисколько не соответствует, поскольку сама мысль — это продукт прошлого опыта. Опыт всегда находится в прошлом. Чтобы понять ложное как ложное, мысли необходимо осознать себя как мертвый процесс. Мысль никогда не сможет быть свободной, а, чтобы обнаружить это должна быть свобода, свобода от мысли.
«Я не совсем понимаю то, что вы имеете в виду».
Одна из ваших проблем — это курение. Вы подходили к ней с осуждением или вы пытались дать этому рациональное объяснение. Этот подход ложен. Как вы обнаруживаете, что он ложен? Конечно, не через мысль, а пассивно наблюдая то, как вы подходите к проблеме. Пассивной наблюдательности не требуется мысль, напротив, если мысль функционирует, то никакой пассивности не может быть. Мысль функционирует
«Да, я понимаю это. Но как это применить к моему курению?»
Давайте экспериментировать вместе, чтобы узнать, можно ли подойти к проблеме курения без осуждения, сравнения и так далее. Можем ли мы взглянуть на проблему заново, без тени прошлого на ней? Чрезвычайно трудно рассматривать ее без любой ответной реакции, не так ли? Мы кажемся неспособными осознавать ее пассивно, всегда есть некий отклик из прошлого. Интересно видеть, насколько неспособны мы наблюдать за проблемой, как если бы она была новой. Мы несем с собой все наши прошлые попытки, умозаключения, намерения, мы не можем смотреть на проблему, кроме как через эти ширмы.
Никакая проблема не является вечно старой, но мы подходим к ней со старыми формулировками, которые мешают нашему пониманию ее. Будем пассивно наблюдающими за этими откликами. Просто пассивно осознавайте их, понимайте, что они не смогут решить проблему. Проблема реальна, она — это действительность, но подход совершенно не соответствующий. Несоответствующий отклик на то, что есть, порождает конфликт. А конфликт — это проблема. Если есть понимание всего этого процесса, тогда вы обнаружите, что вы действуете соответственно по отношению к курению.
Безопасность
Маленький ручеек тек очень легко вдоль тропинки, которая вилась вокруг рисовых полей, и он был переполнен лотосами. Они были темно-фиолетовые с золотыми сердцевинами, и на них не было воды. Их аромат оставался рядом с ними, и они были очень красивы. Небо было пасмурным, начинался дождь, а среди облаков грянул гром. Молния была все еще далеко, но она приближалась к дереву, под которым мы укрылись. Начался сильный дождь, и листья лотоса собирали капли воды. Когда капли стали слишком большими, они соскальзывали с листьев, чтобы снова стать каплями. Молния сверкала теперь над деревом, и домашние животные испугались и напряженно натянули свои веревки. Черный теленок, влажный и дрожащий, жалобно мычал, он порвал свою веревку и побежал к близлежащей хижине. Лотосы плотно закрывались, пряча свои сердцевины от надвигающейся темноты. Надо было бы оторвать фиолетовые лепестки, чтобы добраться до золотой сердцевины. Они останутся плотно закрытыми до восхода солнца. Даже в их дреме они были прекрасны. Молния надвигалась на город, теперь было совсем темно, и можно было только слышать журчание ручья.
Тропинка вела мимо деревни к дороге, которая вернула нас назад к шумному городу.
Он был молодым человеком лет двадцати, хорошо питался, немного путешествовал и закончил колледж. Он нервничал, и в его глазах было беспокойство. Было поздно, но он хотел поговорить, он хотел, чтобы кто-то исследовал его ум за него. Он рассказывал о себе очень просто, без особого колебания или притворства. Его проблема была ясна, но не для него, он продолжал нащупывать решение.
Мы не слушаем и не открываем то, что есть, мы навязываем наши идеи и мнения другим, пробуя заставить других всунуться в рамки нашей мысли. Наши собственные мысли и суждения более важны для нас, чем выяснение того, что есть. То, что есть, всегда просто, сложны именно мы. Мы делаем простое, то, что есть, сложным, и мы теряемся в этом. Мы слушаем только увеличивающийся шум нашего собственного замешательства. Чтобы слушать, мы должны быть свободны. Не то, чтобы не должно быть никаких отвлечений, поскольку само мышление — это форма отвлечения. Мы должны быть свободны, чтобы молчать, и только тогда можно слышать.
Он рассказывал, что как только он отправлялся спать, он вставал с приступом обнаженного страха. Тогда комната меняла свои размеры, стены становились плоскими, крыши не было, а пол исчезал. Он становился напуган и обливался потом. Так продолжалось много лет.
Чем вы испуганы?
«Я не знаю, но когда я просыпаюсь с страхом, я иду к моей сестре или моему отцу и матери и разговариваю с ними некоторое время, чтобы успокоиться, и затем ухожу спать. Они-то понимают, но мне двадцать, и это становится довольно глупым».