Комментарии к жизни. Книга третья
Шрифт:
Внимание без повода
На узкой, тенистой тропинке разделяющей сад молодой юноша играл на флейте. Она была дешевой, деревянной, а играл он популярную мелодию из кинофильма, но чистота звучания заполнила пространство тропинки. Белые стены зданий были вымыты недавними дождями, и на стенах танцевали тени под музыку флейты. Было солнечное утро, в голубом небе плыли рассеянные белые облака, и приятный бриз дул с севера. За домами и садами была деревня с огромными деревьями, возвышающимися над соломенными хижинами. Под деревьями женщины торговали рыбой, какими-то овощами и чем-то жареным. Маленькие дети играли на узкой дороге, а дети еще младше использовали канаву как туалет, забыв о взрослых и проезжавших мимо машинах. Ходило много коз, и их маленькие черно-белые козлята были чище
Играющий на флейте был там, среди зеленой листвы, и ясное звучание манило на улицу. Мальчик был грязен, его одежда была порванной и нестиранной, а лицо агрессивно резким. Никто не учил его играть на флейте. Он сам этому научился, и когда лилась мелодия из кинофильма, чистота звука была необычайной. Для ума было странно плыть по той чистоте. Удаляясь на несколько шагов, она продолжилась через деревья, над домами и к морю. Ее движение было не во времени и пространстве, а в чистоте. Слово «чистота» — это не чистота, слово привязано к памяти и ко многим ассоциациям. Эта чистота не была изобретением ума, она не была искусственно созданной, чтобы быть уничтоженной с помощью воспоминания и сравнения. Играющий на флейте был там, но ум был бесконечно далеко, не в смысле расстояния, не в понятиях памяти. Он был далеко в пределах себя, ясного, нетронутого, уединенного, вне измерения времени и узнавания. Маленькая комнатка была с видом на лужайку и крошечный сад, полный цветов. Было достаточно места для пятерых и для маленького мальчика, которого кто-то взял с собой. Какое-то время мальчик сидел спокойно, а затем вышел. Он хотел играть, и беседа взрослых ему была неинтересна, хотя вид у него был серьезный. Всякий раз, возвращаясь в комнату, он присаживался к одному из мужчин, который, как оказалось, был его отцом. Через некоторое время мальчик заснул, держась за палец отца.
Они были все активными людьми, очевидно, способными и энергичными. Их соответствующие профессии как адвокат, правительственное должностное лицо, инженер и социальный работник были, за исключением последней, лишь средством их существования. Их реальный интерес распространялся на другое, и они все, казалось, отражали культуру многих поколений.
«Я только забочусь о себе, — сказал адвокат, — но не в узком, личном смысле самосовершенствования. Смысл в том, что я один могу прорваться через барьер столетий и освободить мой ум. Я желаю слушать, рассуждать, обсуждать, но я ненавижу всякое влияние. Влияние, в конце концов, является пропагандой, а пропаганда — это самая глупая форма принуждения. Я много читаю, но я постоянно наблюдаю, так что я не подпадаю под влияние мысли автора. Я посетил многие из ваших бесед и обсуждений, сэр, и я согласен с вами, что любая форма принуждения мешает пониманию. Любой, кого убедили, сознательно или подсознательно, думать по специфической линии, пусть даже явно выгодной, обязательно окажется в некой форме расстройства, потому что его удовлетворение соответствует чужому, и так что он по-настоящему никогда не может удовлетворить себя вообще».
Разве мы не находящимся под влиянием того или иного большую часть времени? Можно не осознавать влияния, но не всегда ли оно присутствует во многих утонченных формах? Не является ли сама мысль продуктом влияния?
«Мы вчетвером часто обсуждали этот вопрос, — ответил чиновник, — и нам еще не очень ясно, иначе мы бы не были здесь. Лично я посетил много учителей в их ашрамах по всей стране, но перед встречей с мастером я сначала пытаюсь встретиться с учениками, чтобы понять, как сильно на них повлияли идеи лучшей жизни. Некоторые из учеников возмущаются таким подходом и не могут понять, почему я не хочу сначала увидеть гуру. Они почти полностью под каблуком у авторитета. А ашрамы, особенно крупные, иногда очень эффективно существуют, подобно какому-то офису или фабрике. Люди передают всю их собственность и имущество
Влияние или принуждение ограничивается ашрамами? Герой, идеал, политическая утопия, будущее как символ достижения или становления чем-то — разве эти вещи не оказывают свое тонкое влияние на каждого из нас? И разве не нужно также освободить ум от этого вида принуждения?
«Мы не идем так далеко, — сказал социальный работник. — Мы мудро остаемся в пределах определенных ограничений, иначе получился бы полнейший хаос».
Отбрасывать принуждение в одной форме, только принимать его в более тонкой форме кажется бесполезным усилием, не так ли?
«Мы хотим идти шаг за шагом, систематически и полностью понимая одну форму принуждения за другой», — сказал инженер.
Такое вообще возможно? Разве принуждение или влияние не должно быть осознано в целом, а не по кусочкам? В попытке сбросить одно давление за другим, не является ли этот самый процесс поддерживанием того, от чего вы пытаетесь отказаться, возможно, на ином уровне? Можно ли избавляться от зависти постепенно? Не поддерживает ли само это усилие зависть?
«Чтобы построить что-нибудь, требуется время. Нельзя построить мост сразу же. Время требуется для всего — для семени, чтобы принести плоды, и для человека, чтобы достичь зрелости».
Для некоторых вещей время очевидно необходимо. Чтобы выполнить ряд действий или переместиться в пространстве отсюда туда, требуется время. Но кроме хронологии, время — это игрушка ума, верно? Время используется как средство, чтобы достигать, становиться кем-то, активно или пассивно, время существует в сравнении. Мысль «я есть это, но я стану тем» является путем времени. Будущее — это видоизмененное прошлое, а настоящее становится просто движением или проходом из прошлого к будущему и поэтому имеет небольшую ценность. Время как средство достижения имеет огромное влияние, оно осуществляет давление столетий традиций. Должен ли этот процесс привлечения и принуждения, который является и активным, и пассивным, быть понят постепенно или он должен быть осознан в целом?
«Если позволите прервать, я хотел бы продолжить то, о чем я говорил вначале, — возразил адвокат. — Быть под влиянием означает не думать вообще, и именно поэтому я только занимаюсь самим собой, но не в эгоцентричном смысле. Если можно быть откровенным, я прочитал некоторые вещи, которые вы сказали об авторитете, и я работаю на тех же самых принципах. Именно по этой причине я больше и близко не подхожу к разным учителям. Авторитета — не в гражданском или юридическом смысле — нужно избегать разумному человеку».
Вы просто заинтересованы в освобождении от внешнего авторитета, от влияния газет, книг, учителей и так далее? Не должны ли вы также быть свободны от каждой формы внутреннего принуждения, от давлений самого ума, не просто поверхностного ума, но глубокого подсознательного? И возможно ли это?
«Это одно из всего, о чем я хотел поговорить с вами. Если вы хоть как-то осознаете, что сравнительно легко наблюдать и освободиться от отпечатка, оставленного на сознательном уме мимолетными влияниями и давлениями извне. Но условности и влияние подсознательного — вот эта проблема, которую весьма трудно понять».
Неправда ли, что подсознательное — это результат бесчисленных влияний принуждений, как самому себе навязываемых, так и наложенных обществом.
«Оно наиболее определенно находится под влиянием культуры или общества, в котором воспитываешься, но то ли эти условности всеохватывающие, то ли частичные, я не совсем уверен».
Вы хотите выяснить?
«Конечно, хочу, именно поэтому я здесь».
Как нам выяснить? «Как» — это процесс исследования, это не поиск метода. Если ищете метод, то исследование остановилось. Довольно очевидно, что на ум влияют, его учат, формируют не только с помощью существующей культуры, но и столетиями культур. Что мы пытаемся выяснить — это влияют ли и обуславливают таким образом только одну часть ума или все сознание.