Комментарии: Заметки о современной литературе (сборник)
Шрифт:
Занимается корпорация запуском коммерческих геостационарных спутников, но это только прикрытие, а на самом деле цели ее иные. В начале романа читателю предлагается фрагмент разговора между видным ракетчиком еще советских времен Алдошиным и неким финансовым воротилой, не утратившим, однако, чувства патриотизма. Ракетчик убеждает богача вложить деньги в решение масштабной хайтековской задачи, которая способна и увлечь тысячи людей, и принести прибыль, и стать великой идеей, цементирующей нацию. «Роль главных извозчиков в солнечной системе – не так уж худо, а? Чем не идея? Ни в какой иной области у нас и в помине нет подобных заделов».
В Космосе действительно есть что-то гипонотизирующее, способное стать верой: недаром Кибальчич в Петропавловке
Ах, если б Рыбаков и в самом деле написал книгу про то, как реализация мечты преображает страну, как возвращаются домой, побросав насиженные места в американских корпорациях, видные ученые, потому что забрезжила надежда на реальное дело на родине, на научный прорыв, как он совершается, наконец, порождая в людях гордость за свершенное. Пусть я не уверена, что Космос может стать национальной идеей, новой религией, и через его освоение откроются «новое небо и новая земля», о которых говорится в откровении Иоанна Богослова. Но почему бы не перенести метафору «Нового неба и новой земли» на любое творческое усилие, в том числе и усилие, направленное на освоение нового пространства?
«Новое небо и новая земля… Вот что на самом деле получается у нас лучше всего… Вот что за маяк светит нам спокон веку. Вот что за жажда ведет по свету и дарит топливо мыслям и мышцам. Дает корень всему, от литературы до космонавтики, не говоря уже о попытках реформ™» – размышляет положительный герой романа журналист Корховой. Что ж, соглашусь, гнало же что-то русского человека из хлебного черноземья в ледовитое беломорье, в Сибирь, на Аляску, а потом и в Космос, и с большим интересом прочла бы я роман, где делалась бы ставка на творческое начало в человеке, на эту неуемную жажду открытия, на интеллектуальный потенциал нации – куда лучше рассчитывать на него, чем апеллировать к застарелым фобиями и обидам.
Но ведь Рыбаков написал роман не столько о том, как творческая задача меняет людей и страну, как Россия совершает космический прорыв, сколько о том, как страну сжимает кольцо врагов, внешних и внутренних, сколько ненавистников России плетут против нее заговор.
Кто мешает космическому прорыву России? Американская разведка. Она контролирует в России все: бизнес, науку, чиновников. Среди иностранных журналистов тоже полно тех, для кого пресса – лишь прикрытие. А на самом деле они шпионы. Отечественный журналист-либерал Бабцев, один из главных героев, мало того что редкостный болван и крайне неприятный тип, мало того что истекает паталогической ненавистью к России (даже запуск ракеты, захватывающее зрелище демонстрации мощи человеческого разума, вызывает у него только приступ ненависти к стране, владеющей такой техникой), – кончает тем, что получает предложение работать на ЦРУ.
Шпионы вездесущи. Стоило ракетчику Алдошину поговорить с бизнесменом о Космосе – как какой-то шпион записал разговор, а теперь вот американские разведчики сидят над пленкой, гадают, насколько ценны сведения. Стоит ракетному гению Журанкову пошевелиться – американские шпионы тут как тут. Придумывают, на какой крючок подцепить ученого, дабы выудить из него секреты. Американская разведка, оказывается, стояла и за историей разгона лаборатории Журанкова, очень уж хотелось шпионам документики, связанные с принципиально новым двигателем, к рукам прибрать. Не вышло. Зато теперь сплели они вокруг Журанкова многоходовую интригу. Заманили его сына Вовку,
Да, я знаю, что законы массового жанра требуют динамичного сюжета. К тому же, характеры и психология – не сильная сторона Рыбакова. А сюжет в приключенческой книге можно выстроить, лишь воздвигнув ряд препятствий на пути любимых героев. Мировая литература наработала здесь десятки приемов. Но, кажется, только советская литература создала особого рода шпионский роман, где западные державы всегда выступали врагами прогрессивного человечества, где сети шпионажа окутывали страну, в них непременно попадал честный наивный ученый, а иногда – заблуждающийся интеллигент, но спасителями неизменно выступали героические чекисты. И мне обидно, что имеющий талант писатель прибегает к давно осмеянной схеме советского шпионского романа.
«Звезда Полынь» – первая книга обещанной трилогии. Сам обещанный рывок в Космос еще впереди. Может, там хватит приключений и писатель обойдется без американских шпионов?
Новый мир, 2007, № 10
«ВИЖУ СПЛОШНОЕ СЧАСТЬЕ…»
Евгений Лавлинский и Захар Прилепин.Как соотносятся эти имена? Если обратиться к Интернету, можно прочесть: «Писатель и журналист Евгений Лавлинский (творческий псевдоним – Захар Прилепин <…>)» <policy.mirnews.ru/ news_7483 > или «финалист русского Букера Захар Прилепин (настоящее имя Евгений Лавлинский <…>» <agency. epsilon.ru/search/photo_story>.
Даже биографические справки сообщают, что Захар Прилепин – это псевдоним Евгения Лавлинского. На самом деле псевдоним – и то, и другое.
Начиная печататься, Евгений Прилепин, как он объяснил недавно («Известия», 2007, 7 сентября), берет фамилию своей бабушки, двигаясь, в сущности, по проторенному пути изобретения благозвучных псевдонимов.
Евгений – имя, излюбленное Пушкиным, популярное в дворянских кругах русского общества, – с фамилией Прилепин и в самом деле сочетается плохо. С фамилией Лавлинский – куда лучше. Фамилия с окончанием «-ский» часто указывает на причастность рода к наследственному землевладению, это окончание имеет добрая половина русских княжеских фамилий (Можайский, Пожарский, Волконский, Воротынский, Ухтомский) и многие дворянские (правда, польские и южнорусские фамилии подобного типа с дворянством никак не связаны). Такие фамилии часто выбирают своими псевдонимами актеры (человек с невзрачной фамилией Воробьев становится Ленским, Алексеев – Станиславским). Искусственные семинаристские фамилии на «-ский» (Богословский, Воскресенский, Вознесенский) – тоже, в сущности, псевдонимы.
Евгений Лавлинский – имя звонкое, кажется, само рвущееся на театральную афишу, на обложку поэтической книги. Однако ж Евгений Прилепин, уже известный в журналистике как Евгений Лавлинский (да и стихи он публиковал под этим именем), нащупав свою литературную тему, решил назваться Захаром Прилепиным. Дисгармония имени и фамилии снова устранена, но прямо противоположным образом.
Захар – имя простонародное (даром что библейское). Но еще Пушкин сетовал по поводу «сладкозвучнейших греческих имен, употребляющихся у нас только между простолюдинами». То же относится и ко многим библейским именам. Трудно представить себе Онегина или Печорина с именем Захар. Зато этим именем назван неповоротливый, ленивый, неряшливый и ворчливый слуга Обломова.