Комментарий к роману Чарльза Диккенса «Посмертные записки Пиквикского клуба»
Шрифт:
Таким образом, Сэм предлагал мистеру Напкинсу отослать его констеблей на каторжные работы. Лишенный какого бы то ни было юмора, мистер Напкинс выходит из себя и не придумывает в ответ ничего лучше, как признать фамилию Уэллер подходящей для «Ньюгетского календаря» (справочника), то есть хроники Ньюгетской тюрьмы, содержавшей описание преступлений и биографии наиболее выдающихся преступников, заключенных в стенах Ньюгета [64] . Зато судья обрушивается на беззащитного специального констебля, который не удержался от смеха при другой остроумной выходке Сэма, и приказывает составить акт о взятии виновного под стражу за «неуважение к суду».
64
« Ньюгетский календарь» — издание, можно сказать, возглавляющее английскую криминальную литературу. Впервые издан около 1774 г. в 5 томах (хроника уголовных преступлений с 1770
Неуважение к суду (contempt of court) — один из самых емких и неопределенных терминов английского права; под него подводится всякое неповиновение распоряжениям суда как со стороны частных, так и со стороны должностных лиц, дерзкое и неуважительное поведение на суде, оскорбление суда в печати, преждевременное опубликование сведений о разбираемых делах, запугивание свидетелей и т. п. Английские суды широко пользуются этим понятием вплоть до злоупотребления им. Решения по делам о неуважении к суду не подлежат обжалованию, а между тем и размер штрафа, который может быт наложен на виновного, и продолжительность тюремного заключения, которому виновный может быть подвергнут, всецело предоставлены усмотрению суда; прошлом (еще в начале XIX в.) бывал случаи, когда тюремное заключение за неуважение к суду продолжалось много лет. Только вмешательство судебного клерка (ч. 36) Джинкса, который, по словам Диккенса, имел юридическое образование, так как три года работал в конторе провинциального адвоката (гл. 22, XXV), удержало судью от выполнения принятого решения.
Несколько дальше, когда судья решил, что показаниями констебля разбор дела исчерпан, и не захотел, как того требовал закон, предоставить слово мистеру Пиквику, Джинкс еще раз одернул судью и посоветовал выполнить законное требование. Реминисценция ли это из Филдинга, или нет, но в Филдинговой «Истории приключений Джозефа Эндруса и его друга Абраама Адамса (1742 г.) изображается аналогичная сцена (кн. 2, гл. XI): когда оба названные в заглавии романа персонажа предстали перед судьей — во-первых, клерк советует ему «снять показания со свидетелей и, во-вторых, судья не желает предоставить последнее слово мистеру Адамсу который протестует против этого.
Многие из своих обязанностей судьи выполняли не единолично: на малыхи специальных сессияхрассматривались преимущественно административные дела, входившие в круг ведения судей, назначения должностных лиц и т. п.; на квартальных сессиях, являющихся собственно уголовным судом первой инстанции, рассматривались дела, предварительное дознание по которым было произведено отдельными судьями. Некоторые намеки на бытовую обстановку квартальных сессий даются в указании на те чувства, с которыми мистер Напкинс после разоблачения Джингля представил себе встречу со старшим Поркенхемом на ближайшем заседании, и на те меры, которые были приняты всем его семейством к неразглашению скандала (гл. 22, XXV).
ЧАСТЬ 49
Бат
Покончив в Ипсуиче с Джинглем, Диккенс переходит к развитию темы Бардль в Суде Общих Тяжб. Развязка этой темы затем откладывается, и автор развлекает читателя, отправляя своих героев в Бат. Главы, посвященные Бату, составляют большой эпизод, механически вставленный в роман; фигура самого Пиквика отодвигается на второй план, и в батских приключениях он играет только пассивную роль. Но зато нельзя отказать Диккенсу в изобретательности, с какою он привел читателя через Бат в Бристоль для развития темы романа Уинкля и сестры Бена Аллена.
Как только было решено, что пиквикисты отправляются в Бат, Сэм Уэллер был послан в контору пассажирских карет (ч. 58) при «Погребке Белого Коня», который находился на одной из главных улиц Лондона — Пикадилли — и откуда кареты отправлялись на запад, в частности на Бат и Бристоль. Здесь пиквикисты свели знакомство с Даулером, угощавшимся в ожидании кареты тостами (гл. 31, XXXV). Тост (позднелат. — tosta, от класс. лат. torreo, torrui, tostum, tostere — сушить, жарить) — тонкий ломтик хлеба, поджаренный с обеих сторон на открытом огне, над которым хлеб держат на специальной вилке с длинной ручкой (кстати, в этой же главе упоминается, что эти вилки продавались разносчиками перед отправкой карет во дворе «Погребка»). В XVI веке в Англии тосты обыкновенно подавались к вину, пуншу и т. п. Позже было принято, провозглашая здравицу, опускать в вино кусочек тоста; вино вместе с кусочком тоста в нем также стало называться тостом. Затем «тостом» именовали и то лицо, за чье здоровье пили, в особенности, если это была молодая девушка. Наконец и самое провозглашение здравицы получило название тоста, в каковом значении слово вошло в другие европейские языки, в том числе и в русский.
При отправке кареты происходит инцидент, который указывает, откуда Диккенсом взята фамилия главного героя повествования: Сэм Уэллер обнаруживает на карете имя владельца кареты и гостиницы в Бате — Мозеса Пиквика. Этот Пиквик был внуком некоего Илеезера
Дорога в Бат, являвшаяся во времена Пиквика благоустроенной дорогой для пассажирских карет (ч. 58), отличалась, кроме того, разнообразием и живописностью. Наши путешественники преодолели сто шесть с лишним миль от Лондона до Бата за двенадцать часов, что считалось тогда очень большой скоростью. «Ничего достойного особого упоминания во время пути не произошло», — говорит Диккенс. Точно так же воздерживается он и от описания самой дороги, и от перечисления остановок, — мы узнаем только, что путешественники выехали из Лондона через Кенсингтонскую [65] заставу и прибыли к месту назначения в семь часов вечера. Может быть, отсутствие описания живописной дороги объясняется тем, что карета была отправлена в ненастный день, а интереснейшее из проезжаемых ею мест — меловые возвышенности Мальборо — изображено в ненастную погоду торговым агентом в рассказе о Томе Смарте (гл. XIV).
65
Кенсингтон — в настоящее время часть города, известная своим обширным парком и естественнонаучными учреждениями, во времена «Пиквика» — пригород.
Главный город (сити; ч. 33) графства Сомерсет, в одиннадцати-двенадцати милях к востоку от Бристоля, Бат считается одним из самых красивых городов Англии. Его защищенное положение, мягкий климат, целебные источники, на которых римляне сооружали бани в I веке до нашей эры, сделали из Бата очень популярный курорт. Время его наибольшего расцвета, когда вся «фешенебельная» Англия считала своим долгом побывать на этом курорте, — XVIII век, время управления весьма популярного тогда щеголя (beau) Ричарда Нэша. Едва ли не все крупнейшие писатели XVIII века изображали этот курорт — Филдинг, Смоллетт, Шеридан, мисс Бёрни (мадам д'Арбле) и многие другие; Оливер Голдсмит, автор «Векфилдского священика», выпустил даже особой книжкой биографиюназванного Ричарда Нэша [66] .
66
Теккерей в «Четырех Георгах» вспоминает о временах Нэша в Бате: «Что же до Бата, то вся английская история принимала там ванны и пила воды. Георг II и его королева, принц Фредерик и его двор, — едва ли найдется в первой трети прошлого столетия сколько-нибудь известный человек, который бы не бывал там в прославленной “Колодезной зале”, где за председателя сиживал кавалер Нэш и где его портрет висел между бюстами Ньютона и Попа.
Веленье рока таково,
Предмет сатиры прост:
В обрубках Ум и Мастерство,
А Глупость — в полный рост.
Мне бы тоже хотелось взглянуть на эту “Глупость в полный рост”. О, это была великолепная глупость в парче и кружевах, выступающая на красных каблуках и держащая в руке золотую табакерку, нагловатая глупость, которая умела внушать к себе почтение». [Перевод И.Бернштейн. Прим. ред.]
Этот Нэш (1674—1762), непреуспевший юрист и преуспевший франт, хотя и не из самого высокого общества, для содержания себя в надлежащей роскоши вынужден был прибегнуть к карточной игре, которую и начал широко практиковать в Бате. Здесь он получил должность церемониймейстера курорта, в каковом качестве скоро приобрел непререкаемый авторитет как законодатель бонтона. Он установил новые правила балов и ассамблей, уничтожил обычай являться в публичные места при шпаге, заставил кавалеров приходить на парадные собрания не в сапогах, а в чулках и туфлях, но кроме того, ввел порядок в обслуживание больных или мнимобольных и руководил благоустройством всего города. Вообще это был один из первых представителей типа щеголей (beaux), давших такую богатую пищу сатирической литературе XVIII века. По определению Словаря С. Джонсона, «beau» — «человек платья; человек, величайшая забота которого состоит в том, чтобы украсить свою персону»; по всей вероятности, Джонсон составил это определение под влиянием замечания, которое встречается в одной из комедий Филдинга; «Щеголь, сэр, всегда щеголь, какой бы профессии он ни был; щеголи всех профессий ничем не различаются, кроме платья». («Эвридика». Фарс.)