Коммуналка 2: Близкие люди
Шрифт:
Он замолчал.
А Эвелина просто смотрела. Разглядывала, понимая, что не позволит этому мужчине совершить глупость. Хватит уже с нее ожиданий.
И надежд.
Сцена? Какой в ней смысл, если петь не для кого? Может, поэтому бабушка и оставила ту свою? Потому что поняла, насколько она… не нужна?
— Я стал вести допросы. Я не менталист, но иногда тонкая работа и не нужна. Достаточно надавить на человека его собственным страхом. Или выпить. Или… я делал много такого, чем не горжусь.
—
— Когда началась война, я… мою силу использовали. Страх передо мной порой оказывался сильнее страха смерти… моя сила тоже росла. Чем больше смертей вокруг, тем…
— Ты устал?
— Устал, — сознался он, опуская голову. — Я… сильно устал. Еще тогда, но оказалось, что после войны тоже хватает работы. Что… много есть тех, кто не рассчитывал на подобный исход. И тех, кто еще тогда, во время войны… не все воевали на стороне союза.
Он сжал руками голову, будто желая раздавить его.
— Оказалось, что я, пусть и не маг разума, не способен влезть в чужую голову, но вот кровь на руках вижу хорошо. Она разная, кровь. Одно дело, когда человек убивает в бою, и совсем другое… у крови сотня тысяч оттенков, у боли не меньше. Я разбирался. Я создал отдел, который искал предателей и палачей. Но я и сам был палачом.
— Не предателем?
— Нет… и все-таки однажды я понял, что больше не могу, что… сила моя требует контроля, а меня больше не хватало. Я не хотел…
— И тебе предложили уйти?
— Отдохнуть. Заслуженный отпуск.
— И ты…
— Решил, что стоит и вправду отвлечься. Но… я действительно не собираюсь мстить. Я… упырь, но…
— Порядочный.
— Порядочный упырь, — он сумел кривовато улыбнуться. — Звучит довольно… двусмысленно.
— Зато правда.
— Когда я услышал, как ты поешь, я… я впервые смог заснуть спокойно. А когда ты спела только для меня, я подумал, что, возможно, тоже имею право на счастье. Что… дед знал что-то, о чем никому не сказал. Что… если не ты, то…
— А невеста, она вообще была?
— Была. Ее нашли. Одобрили. Пообещали… многое, как я полагаю. Но оказалось, что и обещанного недостаточно, чтобы преодолеть отвращение ко мне.
— Знаешь, — Эвелина почти решилась. Может, обнимать кого-то крыльями и не слишком удобно, кто бы знал, до чего тяжелы перья. — По-моему она просто дура. А ты… только попробуй сбежать!
А вот пух на лице целоваться не мешает.
Совершенно.
Антонина хотела бы уйти.
В этом лесу она чувствовала себя… неправильной. Бывает такое вот, просыпаешься утром, понимая, что весь-то нынешний день пойдет не так, не по плану. И чаще всего так оно и случается.
Она бы сбежала.
Но разум подсказывал, что бегать по этаким местам — не самая разумная идея.
Пахло… лесом.
Землею,
Вот и…
Она тряхнула головой, пытаясь избавиться от мыслей.
— Присядешь? — Лешка глядел снисходительно, будто догадывался и о мыслях Антонины, и о страхах ее. А она вовсе даже не боялась.
Так, опасалась немного.
Опасения — это же не страх.
— Не знаешь, надолго ли мы тут? — она решила, что притворяться, будто не слышит и не видит этого… типа бессмысленно. А стало быть, глупо. Глупою же выглядеть не хотелось.
— Без понятия, но… хотя бы спокойно.
Это точно.
Лес шелестел, убаюкивая, и расползалось внутри вот такое позабытое изрядно ощущение покоя. Антонина опустилась на корень, вытянула ноги, потрогала отцовский перстень, который сидел на пальце свободно. Здесь, пожалуй, и снять получится.
Может…
— Кто ты? — спросила она человека, что устроился прямо на моховой подстилке. Сел, ноги вытянул, уставился на нее круглыми, что плошки, глазами.
— Сумеречник. Как и ты.
— Я… не совсем, чтобы… мама была, а отец — человек. Маг.
И зачем она это рассказывает? Будто оправдывается.
— Это не так и важно. Кровь ведь проснулась.
Антонина пожала плечами. Если ступила на тропу, стало быть, кровь и вправду проснулась.
— Ты просто очень молоденькая еще. И необученная, — сказал он мягко. И захотелось то ли пинка отвесить, злость вымещая, то ли расплакаться, от этой же злости. — Твоя матушка давно ушла?
— Давно.
— И ты жила одна?
— Одна.
Вот что ему, легче станет, если Антонина о своей жизни рассказывать примется? Да и нормальная у нее жизнь, не хуже, чем у прочих. Может, конечно, она и не геройствовала, и жила-то не сказать, чтобы честно, но убивать не убивала.
— Одной плохо.
— Я привыкла.
— И это плохо, что привыкла. На ту сторону вообще соваться в одиночку не след, а то и заблудиться можно.
— Чего тебе от меня надо?
— Выходи за меня.
— За тебя?! — не то чтобы Антонина удивилась. В конце концов, Тонечка была девочкою симпатичной, в нее и влюбиться можно. Но вот что-то слабо верилось.
— Нас мало осталось, — сказал Алексей серьезно. Он сидел и глядел на нее, без нежности, без любви во взгляде, но так серьезно, что от этого взгляда стало вдруг неловко. — И мне не хотелось бы, чтобы сумеречники вовсе исчезли, да и ты… ты умная. И с характером. Такую женщину сложно найти.
Это он что, хвалит?
Нет, Антонину и прежде хвалили-то, когда случалось выполнить заказ быстро.