Комната на чердаке

Василевская Ванда Львовна

Послышались быстрые шаги по лестнице. Это возвращались Адась и Зося.

— Анка, какая хорошая погода! Говорю тебе, в парке прямо…

Зося оборвала поток своих восторженных слов:

— Что случилось, Анка?

— Ничего. Нам придется переехать.

— Пе-ре-е-хать? — протяжно повторила в изумлении Зося.

— Я не перееду! — заявил Адась так категорически, что старшая сестра улыбнулась.

— Ничего не поделаешь, надо так надо. Завтра начну подыскивать новую квартиру.

Дети стояли как оглушенные. Они так привыкли к своей маленькой

комнатке! Им никогда и в голову не приходило, что когда-нибудь придется ее оставить.

На следующий день явился дворник с запиской от хозяина. Да, теперь уже не подлежало сомнению — надо было подыскивать новую квартиру.

— Только чтобы была такая, как эта, — потребовал Адась.

Анка начала утомительные странствования. Это было не так легко. На воротах висели записки: «Сдается…» Она поднималась по лестницам, осматривала. Большей частью, однако, достаточно было зайти к дворнику и спросить, какая плата. Сумма была так велика, что Анка тут же поворачивалась и уходила. И ни одна из комнат, которые она осматривала, не была похожа на их комнатку на чердаке. Все это были крошечные каморки, почти совсем темные, с окном, выходившим на грязную деревянную галерею, с железной печуркой, на которой никак не сваришь обеда, — унылые низкие комнатушки. Анка уходила из них все более и более подавленная.

Каждый день ходила она на эти поиски. Игнась помогал ей. И оба заметили, что в своих поисках они все больше и больше удалялись от больших, широких улиц и приближались к низеньким домикам в предместьях. Там, в центре города, вообще не о чем было спрашивать — квартиры были дороги и им даже неохотно отвечали на вопросы. До сих пор они считали, что живут далеко от центра, теперь оказалось, что придется, пожалуй, переехать гораздо-гораздо дальше.

Наконец, однажды Игнась вернулся с торжествующим видом.

— Есть! Есть! Знаешь, как раз около того дома, где раньше жил Янек Рудавский!

— Под самой крышей, как здесь? — с любопытством допытывался Адась.

— Ну, если тебе непременно хочется, то могу сказать, что под самой крышей. Потому что над нами нет больше никаких квартир. Но не так, как здесь, а совсем низко, как у дворника.

— Как же это может быть — высоко и низко, все сразу? — дивился Адась.

— А разве я тебе сказал, что высоко? Только дом одноэтажный.

— A-а… Ну и как же там?

— Даже красиво. Есть садик и недалеко такая лужайка. Немного напоминает деревню.

Адась вздохнул.

— Но так, как тут, у нас уже не будет…

— Почему? — заметила Анка. — Там, может быть, тоже совсем не плохо.

Но она сказала это без всякого убеждения. Они так привязались к своей комнатке на чердаке, что никто из них не мог себе представить, чтобы можно было жить где-нибудь в другом месте.

У них немного улучшилось настроение, когда они пошли всей компанией осматривать новую квартиру. Хозяйка, жена каменщика Бугая, встретила их очень радушно.

— Уж как-нибудь мы тут поладим. Мой-то всю зиму не работает. В лучшие годы построили себе домик, ну вот

сейчас и прирабатываем. В садике вы можете устроить себе грядки, но это на будущий год, сейчас уже поздно.

У Зоей засмеялись глаза, когда она увидала в саду яблоньку и кустики пионов.

— Смотри, Адась, пионы, как у Калиновских!

Они вернулись домой несколько утешенные и понемногу начали подумывать о переезде, но только теперь болезненно почувствовали необходимость разлуки с комнаткой, с домом.

— А знаешь, Анка, мы ведь будем сюда иногда приходить.

Конечно, будем приходить. Хотя бы посмотреть, как цветет наша сирень.

— Не забыли бы о ней ребята, когда мы выедем, — беспокоилась Зося.

Кривой куст сирени отблагодарил детей за их заботу как только мог. На нескольких ветках распустились душистые лиловые цветы, и дети, жившие в доме, стояли целыми часами, любуясь делом своих рук.

— Ну, не забудут! Все так радуются, что она цветет.

— Подумай, сколько изменилось за это время! Бабушка Калиновская уехала и выздоровела. Сирень цветет. Дедушка Хеленки умер. Мы устроили свою артель. Адась сломал ногу. Мы ездили в деревню, — перечисляла Зося, все больше изумляясь, сколько событий произошло в их жизни с лета.

И свидетелем всего этого была их комнатка на чердаке. Когда пришло время приводить все в порядок, просматривать, что надо выбросить, а что взять с собой, дети все время натыкались на мелочи, вызывавшие воспоминания.

— Смотрите, тут в углу пуговица от жилетки! Это еще когда шили у нас!

— Вот в ящике цветная бумажка. Помнишь, Адась, это, наверное, от тех зонтиков для елки.

— Игнась, вот тут еще известка, которой ты белил стены.

И так одно за другим. Надо было это выбрасывать, а делалось жалко, потому что им казалось, что они выбрасывают частичку жизни, которая протекала в этой комнатке.

— Не можем же мы забирать с собой всякий сор, — заявила Анка. Но и сама она долго держала в руках какой-то черный, засохший стебелек, наверное от тех цветов, которыми они украсили портрет матери в день ее именин.

А уж хуже всего было, когда начались разговоры с соседями. С Хеленкой не приходилось прощаться — на новой квартире у них была комната и маленькая кухонька, и они решили, что поместятся там вместе с Хеленкой. Но другие… Даже дворник, обычно такой суровый, теперь предложил свою помощь при переноске вещей вниз и перевозке их на новую квартиру. Булочница Матильда вздыхала так тяжело, словно пыхтел кузнечный мех. Пришел и отец Хаимка и долго стоял в дверях.

— А вы оттуда тоже приносите мне ботинки, когда понадобится, — тихо сказал он. — Я вам починю.

Иоася прибежала и подарила Анке свою шелковую блузку.

— Она мне уже узка, а тебе еще пригодится, — сказала Иоася со слезами на глазах.

А уж больше всех — дети. Они толпились у дверей, мешали, путались под ногами.

— Я к вам прибегу в воскресенье, — обещал Генек. — Там-то уж у тебя, наверно, будут голуби? — допытывался он у Игнася.