Комната с призраками
Шрифт:
Весной 1883 года в это старинное местечко наведался англичанин – я не в состоянии удостаивать это место названием «город», так как в нем обитают менее тысячи человек. Англичанин вообще-то был из Кембриджа, но приехал сюда из Тулузы специально для того, чтобы ознакомиться с церковью Святого Бертрана. В Тулузе он оставил двух друзей; они были менее любознательными археологами и обещали присоединиться к нему следующим утром. На обзор церкви им хватило бы полчаса. Потом все трое собирались продолжить свое путешествие к Ошу.
В тот день наш англичанин приехал рано. Он хотел записать
Церковный староста, или ризничий (последний термин, даже если он ошибочен, в данном случае более предпочтителен), был прислан грубоватой леди – хозяйкой гостиницы «Красная Шапочка»; и, когда он появился, англичанин неожиданно для себя увидел в нем интересный объект для изучения. Этот сдержанный, морщинистый человечек был любопытен не своей внешностью – выглядел он, как любой другой французский церковнослужитель, – создавалось впечатление, что он почему-то крадется, вернее, что его кто-то преследует и что он чем-то удручен. Он беспрестанно оглядывался и нервно вздрагивал, словно ждал, что вот-вот в него вцепится враг.
Англичанин никак не мог определить, считать ли его человеком, одержимым навязчивой идеей или чувством вины, либо мужем, находящимся под башмаком невыносимой жены. Оценив вероятность обоих предположений, англичанин пришел к выводу, что последнее более правдоподобно; тем не менее казалось, что существует более грозный враг, чем сварливая жена.
Но вскоре англичанин (назовем его Деннистоун) настолько был поглощен своим занятием – записыванием и фотографированием, – что мог кидать взгляды на ризничего лишь мельком.
И когда бы он не бросал на него взор, тот постоянно находился неподалеку, то стоял, прислонившись спиной к стене, то сидел на одном из великолепных кресел. Вскоре Деннистоун стал беспокоиться. Сначала ему казалось, что он оторвал старика от его dejeuner [2] , потом он начал подозревать, что с ним ведут себя так, будто он собирается улизнуть с посохом из слоновой кости, принадлежавшим святому Бертрану, или похитить пыльное чучело крокодила, что висело над купелью. Раздражение охватило Деннистоуна.
2
Завтрака (фр.). – Здесь и далее, за исключением особо оговоренных случаев, примечания переводчиков.
– Не хотите ли вы пойти домой? – наконец не выдержал он. – Я вполне могу справиться один; если желаете, можете меня запереть. Мне понадобится по крайней мере еще два часа, а вы, должно быть, замерзли?
– Святые небеса! – воскликнул человечек, которого, казалось, охватил необъяснимый ужас от подобного предположения. – О таком даже на минуту подумать немыслимо. Оставить мсье в церкви одного? Нет, нет; два ли, три часа – мне все равно. Я уже позавтракал, и мне вовсе не холодно, благодарю за любезность,
«Ну что ж, мой малыш, – молвил про себя Денни-стоун, – тебя предупредили – за последствия придется отвечать самому».
По истечении двух часов кресла, огромный полуразрушенный орган, занавес хоров – дар епископа Жана де Молеона, осколки стекла, остатки гобеленов и предметы, хранящиеся в сокровищнице, были тщательно изучены. Ризничий продолжал следовать за Деннистоуном по пятам, время от времени резко оглядываясь, словно его кто-то жалил. И тут один из необычных звуков, время от времени раздававшихся в пустом здании, резанул слух Деннистоуна. Странные звуки бывают порой.
– Внезапно, – рассказывал мне Деннистоун, – мне послышался – в чем могу поклясться – тоненький металлический смех, который шел из высокой башни. Я вопросительно поглядел на моего ризничего. Губы у того побелели. «Это он… это… никого нет. Дверь заперта», – все, что он сказал, и мы целую минуту глядели друг на друга.
Еще один небольшой инцидент крайне поразил Деннистоуна. Он рассматривал большую потемневшую картину за алтарем – она изображала деяния святого Бертрана. На ней почти ничего было невозможно различить, но под ней была надпись на латинском, которая гласила:
Qualiter S. Bertrandus liberavit hominem quem dialbolus diu volebat strangulare.
(Как святой Бертран спас человека, которого Дьявол долго пытался уничтожить.))
Деннистоун с улыбкой повернулся к ризничему и хотел было пошутить по этому поводу, как, к полному своему смущению, обнаружил, что старик стоит на коленях, вперившись в картину с выражением мольбы и муки на лице.
Он сильно стиснул руки, а по его щекам потоками текли слезы. Разумеется, Деннистоун сделал вид, что ничего не заметил, но его все не покидал вопрос: «Почему подобная мазня так сильно действует на людей?» Тут ему показалось, что он нашел разгадку необычного поведения человечка – сей вопрос мучил его целый день, – этот человек – мономаньяк, но в чем заключается его мономания?
Было уже почти пять часов; короткий день угасал, и внутренний интерьер церкви стал приобретать таинственные очертания. А доносившиеся целый день откуда-то звуки – приглушенные шаги и отдаленные голоса, – казалось, участились и усилились. Правда, это, скорее всего, обостренное чувство слуха да еще полумрак сильно действовали на воображение.
И тут впервые ризничий стал проявлять признаки спешки и нетерпения. Когда фотокамера и блокнот были наконец упакованы, он издал вздох облегчения и быстрым кивком головы указал Деннистоуну на западный выход, под башней.
Настало время звонить к молитве к Пресвятой Богородице. Несколько рывков за тугую веревку, и высоко в башне заговорил огромный колокол Бертран, голос его поднимался над соснами, спускался к долинам и, громыхая вместе с горными потоками, призывал жителей этих пустынных гор вспомнить и произнести вновь приветственные слова той, что зовется Благословеннейшей среди женщин.
После этого городок, казалось, впервые за день охватила полная тишина.
Деннистоун же с ризничим покинули церковь. На ступенях они разговорились.