Комната с видом на звезды
Шрифт:
Я вышла на улицу. К вечеру похолодало, но ослепительно сияло закатное солнце, напоминая весенние дни. Максим стоял чуть поодаль морга, и я подошла к нему.
– Мрачное зрелище, - проговорил он, и я согласилась. Похороны всегда навевают тоску, но смерть Вари особенно задела меня.
– Мне жаль, что так случилось, - сказала я.
– Хоть мы и не знали ее. Это странно?
– Нет, почему же, - грустно усмехнулся Давыдов.
– Помнишь, как у Хемингуэя? Колокол всегда звонит по тебе.
– Ты прав, - кивнула я.
– Представляю, какого сейчас отцу Андрея. Он узнал, что вся его жизнь сплошная подделка. Это нелегко...
–
– Но по-настоящему нелегко будет нам, когда мы вернемся на учебу и погрузимся в дивный мир отработок.
Я улыбнулась и стлала думать, как можно избежать суровых наказаний преподавателей.
– Слушай, ну ладно там я, салага, а ты ведь уже на четвёртом курсе. Разве у тебя нет подвязок?
– Если подвязка с Юрием Витальевичем и этой историей не считается, то я в зоне риска, - сообщил Давыдов.
– Я же не могу прикинуться хорошенькой девчушкой, которая безумно старается и ловит каждое слово препода.
– На что это ты намекаешь?
– поинтересовалась я.
– А то я не знаю ваше женское пособие о том, как произвести впечатление на мужчину, прикинувшись милой дурочкой, - заявил Максим.
– У нас анатомию будет принимать сам Одинцов, - напомнила я.
– Он слишком умен, и милая дурочка его не проймет.
– Тоже верно, - Давыдов не мог отрицать, что такого человека, как Константин Александрович, обмануть непросто. К этому времени из морга стали выходить другие люди. Я видела, как рядом с бабушкой шел Юрий Витальевич и Лидия, и они говорили о чем-то.
– Афанасьев так и крутится около твоей бабушки, - Максим тоже заметил это.
– Они же учились вместе, да и вся эта история...
– Дело вряд ли только в воспоминаниях, - улыбнулся Давыдов.
– Так бывает, когда дружишь с девушкой слишком долго.
Смущенная улыбка тронула мои губы. Пока я делала вид, что смотрю на проходящих мимо людей, из морга вышел незнакомый мужчина. На вид ему было чуть больше пятидесяти. Он с серьёзным лицом шел рядом с отцом Андрея и что-то спрашивал у него. Потом, пожав ему руку, он удалился. Я расслышала обрывки его последних слов, - "соболезную вашей потере". На пальце у мужчины поблескивало особенное кольцо. Серебряное, с матовым зеленым камнем. На нем еще виднелся какой-то символ, но я не смогла разглядеть его. Проследив за ним взглядом, я увидела, что мужчина сел в темную иномарку, припаркованную у дороги, и уехал.
Я повернулась к Максиму и поняла, что его мысли заняты тем же незнакомцем. Давыдов оторвал взгляд от того места, где только что стояла его машину, и посмотрел на меня.
– Странный тип, - проговорил парень.
– Что он делала на похоронах Вари?
– Он разговаривал с отцом Андрея, может, кто-то из друзей?
– предположила я.
– Может, - медленно сказал Максим и тряхнул головой, словно желая избавиться от ненужных мыслей.
– Какие планы? Хочешь вечером сходить со своим парнем в особенное место?
Я озадачилась.
– Если это законно, - предупредила я.
– Так, погоди, а тебе уже есть восемнадцать?
– строго спросил Давыдов, и мне стало смешно.
– Полиция нравов снова патрулирует улицы, - проговорила я.
– Что нужно делать?
– Встречаемся рядом с универом через пару часов, - сказал Максим.
– Звучит страшно, - произнесла я, надеясь, что мы не будем учить уроки.
– Только
Давыдов кивнул, взял меня за руку, и мы не спеша пошли к дороге.
***
Когда я вошла в "Саламандру", Креза беседовал с покупателем. Он как раз собирался принести с нижней витрины несколько старинных трубок, и я пришлась кстати. У Крезы и так была больная спина, ни к чему старику лазить по нижним витринам, лучше это сделаю я.
Пока Освальд Павлович и покупатель присматривались к трубкам, я обогнула боковую витрину и принялась переставлять товары с нижних полок на среднюю. Там были пустые места, да и товар отсюда виден лучше. Пока я занималась этим, колокольчик над входом трепетно прозвонил. Я повернулась, чтобы как обычно поприветствовать покупателя, но слова замерли у меня в горле. Это был Борис. Ненавижу свою привычку нервничать из-за всего происходящего. Меня же вовсе не касается их история с Освальдом Павловичем, почему же сердце так вздрогнуло сейчас? Скандал, который только должен произойти, уже бурей пролетел в моих мыслях, и от этого стало еще тревожнее.
Освальд Павлович, напротив, соблюдал поразительное самообладание. Он как ни в чем не бывало продолжал рассказывать о преимуществе одной трубки перед другой. Отчего-то Борис не прерывал его беседы, а лишь молча подошел к витрине, где стояла я. Только теперь Креза неспешно обратился к сыну:
– Вы не будете так любезны обождать?
– спросил он.
– Я обслужу вас сам, моя помощница занята, не отвлекайте ее.
Я готовилась услышать от Бориса привычный сарказм, но он снова удивил меня и промолчал. Чтобы не выглядеть полной дурой, я вернулась к своему занятию, передвигая с места на место предметы и надеясь, что ничего не разобью. Когда покупатель курительных трубок ушел, Освальд Павлович вновь холодно взглянул на Бориса.
– Итак, - начал он.
– Я хочу видеть сына, - произнес Артемьев. Освальд Павлович усмехнулся.
– Похвальное стремление, - оценил он.
– Это желание обоюдное? Или тебя, как всегда, данная часть вопроса не интересует?
– Я брал пример со своего отца, - пробормотал Борис.
– Но я пришел не спорить. Леша здесь?
Леша был здесь. В подтверждении этого парень робко вышел из смежной комнаты и встал рядом с дедом. Освальд Павлович ободряюще похлопал его по плечу, словно говоря, что ему нечего бояться.
– Если ты пришел, чтобы забрать меня, то зря, - заявил парень, хоть голос его заметно дрожал.
– Я останусь с дедушкой!
Борис вздохнул.
– Ты несовершеннолетний и находишься под моей юрисдикцией, - проговорил он.
– Я могу забрать тебя в любой момент. Но прежде я хочу сказать, что был неправ.
Лица Освальда Павловича и Леши стали удивленными. Я сама не поверила своим ушам и тому, что сказал Борис.
– Я не думал, что так мешаю жить тебе, - продолжал Артемьев.
– Я сам знаю, какого это, когда твой отец ни во что тебя не ставит. И никогда в жизни я не хотел такой участи для своего сына. Все, что я делал, было для тебя и твоей матери. Но за стремлением дать вам все, чего не было у меня, я забыл о чем-то очень важном. Я забыл о нашей семье. И кое-кто позволил мне все вспомнить.