Комната ужасов. Дилогия
Шрифт:
– Поздновато. – Клэр посмотрела на часы. Циферблата в темноте салона не было видно. – Смотри, вон времени сколько.
– Ну я прошу, Клэр.
– Хорошо, если только это недолго, – уступила женщина. Странно. Он ее не привлекает. Слишком он незначительный: как личность и как профессионал. В «Пластикорпе» о нем, однако, высокого мнения. Может стать со временем хорошим «источником». Зачем она тратит на Ролло время? Не ради же НЕГО самого?
Тем не менее тело ее как–то реагировало. Дыхание стало поверхностным, мышцы бедер напряглись, вот–вот кончит. Из–за этого мужчины – не может быть. Может, из–за коктейлей и лунного света? Клэр Сэксони – ТА САМАЯ Клэр Сэксони – не подвержена подобным детским глупостям. Это точно!
Ролло
Спортсменкой она не была с одиннадцатого класса. В конце концов, это забавно, попробовать еще разок. Ролло тянул ее за руку, по–мальчишески возбужденный, почти припрыгивая.
– Помедленней, Ролло, – командовала женщина, – эти каблуки делались не для того, чтобы по траве бегать.
– Так сними туфли. Беги босиком.
А дальше что? Танец под дождем? Шампанское из туфельки? Где ж он был, Ролло, когда Клэр могла это оценить? Лет так в двенадцать. Они приблизились к укутанному тенями кургану, возвышавшемуся над прудом. Зеленые сатиновые туфельки Клэр к этому времени пришли в негодность, но почему–то казалось, что это неважно. Клэр чувствовала жар в горле и холод в позвоночнике. Такого она не помнит с тех пор, как избавилась от девственности со здоровенным блондином, звездой школьного драмкружка.
Ролло оставил ее на полпути к маленькому холмику, а сам ушел рыться в кустах. Мужчина вернулся с плетеной корзинкой и сложенным индейским одеялом. Клэр хотела было запротестовать, но вдруг вместо этого легла на разостланное одеяло, не говоря ни слова. Ночной воздух был прохладен, но, казалось, сама земля под ними излучает сквозь грубую шерсть тепло. От этого ее бедрам в сатиновых брюках стало уютно и тепло. И не только бедрам.
– Секундочку, Клэр, ладно? – Ролло, кажется, говорил с трудом. С мужчинами это случается. Надо поддержать его: все–таки старается изо всех сил, пытается создать какой–то уют. Клэр почти убедила себя, что после всех попыток соблазнения самоуверенными плейбоями, к которым она уже привыкла, в такой ситуации есть некая свежесть. Ролло склонился над водой. Он закатал рукав, сунул руку в пруд и достал здоровенную бутыль шампанского. С бутылки капало. Шампанское было местное – с пластиковой пробкой. В корзине лежали бокалы. Не фужеры, а бокалы, но зачем портить человеку настроение? Ролло выложил слегка заветренные тосты на белые салфеточки и наполнил бокалы.
– За нас, – произнес он тост, – за этот вечер. Клэр молча выпила. Шампанское было слишком сладким. Она поставила бокал и легла. «Я, однако, принимаю его ухаживания, – думала она, – вот черт, что это со мной?» Ролло неловко склонился над женщиной. Голова его закрыла луну. Земля отдавала тепло. Клэр истекала. От тепла, наверное. Последнее время, чтобы привести ее в такое состояние, требовалась двадцатиминутная изощренная прелюдия.
Мужчина замер в нерешительности. Клэр протянула руку и обняла его за шею, дав ногтям чуть поцарапать кожу. Она притянула его рот к своему. Язык Ролло раздвинул ее губы и ворочался теперь у нее во рту, Дернинг щупал через сатин ее левую грудь. Это не то! Клэр убрала его руку и расстегнула пуговицы. Лифчик застегивался спереди, но пальцы мужчины были слишком неповоротливы. Она схватила кружевной кончик и дернула. Бретелька выстрелила. Чашечка раскрылась, грудь и сосок освободились. Ночной воздух ласкал. На коже появились мурашки, особенно на соске. Он болел, саднил, он ХОТЕЛ. А этот идиот только смотрел и все! Клэр чувствовала его взгляд – физически ЧУВСТВОВАЛА! Этого было недостаточно, СОВЕРШЕННО недостаточно! Клэр схватила Ролло за волосы и притянула его голову к своей груди. – Соси, дурак! Кусай меня!
Он взял сосок в рот – нежно. Слишком нежно. Женщина просунула руки в щель между их туловищами, сорвала застежки и оттолкнула мужчину. – Вот так, идиот! – Клэр зажала соски между большими и указательными пальцами и тянула, перекручивала их, щипала. Груди ее были подняты вверх и перекошены. Освободив правую, она пригнула к ней голову Ролло, не прекращая сладостную пытку левой. Он зажал ее грудь между зубами и, подняв голову, тряс ею, как собака пойманной крысой.
– Да! Да! – Ее свободная рука потянулась вниз, к пояску. Ноги лягали воздух, помогая сдвинуть нежную ткань брюк к коленям. Сатин связал ноги вместе. А ей НЕОБХОДИМО было развести их в стороны. Клэр забилась, и что–то разорвалось. Ноги дергались, пока не освободились.
Волны мускусного запаха, поднимающиеся от ее пульсирующего влагалища, возбудили ее еще сильней. – Сними с меня эти чертовы трусы! – стонала она. Пальцы ее искали молнию на его брюках.
Чуть позже она скрипела зубами, сжав до крови мочку его уха:
– Если б у тебя было их два, черт тебя возьми! Или три!
Оно вертелось всем телом внутри пещеры. Из этих выжатых, истощенных человеческих тел наверху больше страсти не вытянешь, но две человеческие самки–близняшки уже проснулись от ретранслированных и усиленных волн похоти. Их тела извиваются вместе. Их алчущие пальцы и рты заняты делом. Их лобковые курганчики, как отраженные в зеркале, слились в отчаянно напряженном наслаждении.
Секреция Его железы продолжалась.
Глава 19
– Где эти чертовы ножницы, Панди? – кричала Персефона из кухни.
Пандора появилась в дверном проеме, уперев руки в бока.
– Персефона Джейн Эльспет, – сказала она, – что бы сказала мать, если б услышала, как ты выражаешься?
– Прости, Панди. – Персефона опустила глаза. – Больше не буду. Не знаешь, где они?
– Если так разбрасывать вещи после того, как. Спокойно, спокойно. Сейчас найду.
Она вернулась через несколько секунд.
– Под твоей кроватью! Сказать по совести, вы, Персефона, меня раздражаете! Завтракать будешь?
– Будь добра.
– Пирожок с бананами или разогреть пиццу?
– А может, пополам, по кусочку?
– Ладно. Еще коки немного осталось. Правда теплая. – Сойдет. Но я в холодильник не полезу.
– Ничего не поделаешь. Если уж перешиваешь, может, и мне сделаешь?
После завтрака девочки пытались перешить одежду, над которой трудилась Персефона. Это были две пары прошлогодних обрезанных джинсов, обрезанных и ушитых до того, что разлохмаченный край совпадал с линией перехода ног в туловище, и две футболки, которые девочки прятали от родителей. Ни Джейн, ни Рэндольф не одобрили бы дорожные знаки и указатели «лапай левую». Футболки были искромсаны так, что вырезы с драными краями приходились чуть ниже уровня сосков. Персефона, танцуя, вошла в свою спальню покрасоваться перед зеркальной дверцей шкафа.
– Как тебе, Панди? Сведем мы мальчиков с ума?
Пандора присоединилась кней и нахмурилась, глядя в зеркало. Она покачала головой.
– Что не так? – спросила сестра. – Недостаточно сексуально для тебя?
– Черт, чрезмерно сексуально. Слишком. Слишком наглядно. Думаешь, далеко мы так уйдем? До первого длинноносого соседа, который начнет задавать вопросы. «Знает ли твоя мать, девочка, в каком виде ты ходишь?» С таким же успехом мы могли бы прошествовать по коридору абсолютно голыми. Нет. Надо придумать что–то еще. В любом случае: ему нравятся девочки, правильно? Мы должны быть сексуальными маленькими девочками, не настоящими женщинами. Так мы можем его отпугнуть.
– Ты хочешь сказать – и краситься нельзя?
– Нельзя.
Персефона надула губки и сощурилась. Пандора обняла ее.
– Ну ладно. Немножко губной помады.
Они перерыли корзину со старыми платьями, приготовленную для «бедных», но так почему–то до них и не дошедшую.
В конце концов девочки остановились на двух маленьких прямых голубых платьицах, которые они сочли оскорбительно детскими, когда их купили – три года назад. Правда, пришлось укоротить рукава: руки не пролезали.