Комплекс андрогина
Шрифт:
— Мое имя Дмитрий, — сказал ректор, целуя кончики моих пальцев и заставляя меня вздрагивать от этих липких прикосновений. Да хоть Элис, только скорей бы все это кончилось. Ох, нет. Лучше б никогда не начиналось. — Позволь, я помогу тебе.
Я закрыл глаза и попытался подумать о чем-нибудь другом. Но сознание упорно фиксировало каждую мелочь. Вот прогнулся диван слева от меня. Вот чуть подрагивающие от нетерпения пальцы начали расстегивать мою рубашку. Вот он облизнулся, провел ладонью по моему боку. Нужно расслабиться. Не дать ни одной мышце выдать мои эмоции. Алеста же учила меня расслабляться. Алеста… Черт возьми, как я хочу, чтобы все это скорее кончилось! Отдать тебе сигнальное устройство, заползти в уголок под приборной панелью твоего
Да, Алеста. Я трус и ничтожество. Я собираюсь воспользоваться тем, чему ты меня научила вчера. Может быть, моему телу даже будет приятно. Да наверняка будет: этот «Дмитрий» заботится обо мне изо всех сил. Надеется, что я приду снова. А значит, он сделает все, чтобы мне было хорошо. По мне, так лучше бы он меня избил.
Моего лица коснулось возбужденное дыхание. Я открыл глаза — как раз вовремя, чтобы увидеть его лицо и отвернуться.
— Разве ты не за этим пришел? — спросил он, жарко дыша мне в шею.
— Только не в губы, — ответил я. — Я не люблю этого.
Пусть на моем теле останется хоть одно место, хранящее память о ее прикосновениях. Погружаясь в болото мерзости по самые уши, я должен хотя бы дышать, но я не смогу сделать ни единого вдоха, если грязь сумеет стереть с моих губ поцелуй Алесты.
— Как скажешь, — ответил он, снимая с меня рубашку. Нежно. Со всей, мать ее, заботой. Еще несколько секунд меня касался только этот липкий воздух, а потом грязь стала покрывать мое тело: сантиметр за сантиметром, не упуская ни одного фрагмента. Она ложилась слоями, обхватывала меня, вылизывала и влажно причмокивала. Руки ректора уверенно освободили меня от всей одежды, и отвратительная поверхность дивана прилипла к моей коже. Этот диван, пожалуй, был даже более мерзким, чем то, что со мной происходило. Дмитрия мне по крайней мере где-то в глубине души было жаль: он просто очень хотел женщину. Мне было жаль его, себя, Алекса — и вообще всех. Если б я мог, я бы разревелся. Но я не мог. Я уже и дышал с трудом. Кажется, я достиг предела. Больше негативных эмоций мое сознание просто не может вместить. И когда я это понял, мне стало все равно. Просто что-то щелкнуло в моей голове и выключило эмоции.
— Ты восхитителен, — сказал Дмитрий, целуя мои колени. Я посмотрел на него сверху вниз и… удобно сложил руки на спинку дивана. Только это был уже какой-то другой я. Картинка, которую я наблюдал, словно бы обесцветилась и слегка отодвинулась. Да, это происходило со мной, и я отдавал себе в этом отчет. Но мне было почему-то все равно. Точнее, мне было никак. А вот телу моему происходящее даже нравилось. Я с отстраненным любопытством наблюдал, как ректор ласкает мой член. Мужик, до чего же ты опустился. Это именно то, о чем ты мечтал? Серьезно? Тебя кошмары по ночам не мучают? Неприятные мысли не одолевают? У меня вот только что мир перевернулся, когда я решился на что-то подобное. Какая-то часть моего сознания только что разбилась, и ее уже никогда не склеить. Но я это хотя бы осознаю. У меня есть цель, ради которой я и не на такое бы пошел, пожалуй. А ты ради чего так опустился?
Дмитрий тем временем начал постанывать от удовольствия: его ужасно заводили реакции моего тела. Он так старался доставить мне удовольствие. Как будто можно завоевать симпатию человека физическим воздействием. Жалкое зрелище. Впрочем, с его точки зрения все шло отлично. Мое тело привычно освободилось от напряжения. Я сам при этом ничего особенного не почувствовал. Видимо, чтобы получать от таких вещей удовольствие, требуется, чтобы сознание тоже включалось в процесс. А сознание решило понаблюдать со стороны и горько постебаться над происходящим. Дмитрий посмотрел на меня, обрадованный тем, что ему удалось заставить мое тело кончить. Пришлось дать команду мышцам лица на смущенную улыбку. Проходили уже это, тренировались и не раз. Улыбки у нас получаются улетные. Вон как его распирает от счастья и возбуждения. На жабу похож.
Ректор тем временем предложил мне перевернуться и встать на колени. Ладно. Быстрей начнем, быстрей закончим. То бишь кончим. Я положил локти и подбородок на спинку дивана. Дмитрий прикосновениями показал мне, что лучше бы развести колени. Да без проблем. Я даже спину могу прогнуть, только отпустите меня уже отсюда. Мне нужно забрать сигнальное устройство и отдать его Алесте, пока я еще каким-то чудом способен мыслить и двигаться.
На мои ягодицы легли липкие от пота ладони. Ну и наплевать. Грязнее я все равно уже не буду. Когда ты плаваешь в болоте, как-то все равно, новое грязное течение прикасается к тебе или еще прежнее. Пока я над этим размышлял, заднего прохода коснулось сначала неровное дыхание, а потом дрожащий горячий язык. Серьезно? Нет, моему сознанию уже совершенно по фиг: оно приняло тот факт, что телу не будет нанесен вред, сложило его с фактом спасения Алесты, а все остальное просто фильтрует. Но ты-то что делаешь, Дмитрий? Ты правда таким образом хочешь доставить мне удовольствие? Ну, раз хочешь, валяй. Я пока картину порассматриваю. На Кандинского похоже. Очень занимательно.
Спустя некоторое время меня изволили смазать чем-то прохладным. Видимо, как раз сейчас и нужно совсем расслабиться. Точно: в меня ткнулось что-то холодное и гладкое. Я удивился и даже выглянул из-за плеча.
— Это просто игрушка, — пояснил Дмитрий. — Чтоб не больно было.
А, ну ладно. Я отключил мышцы одну за другой, и игрушка утонула во мне. Потом ее потянули на поверхность и снова вставили. Это продолжалось до тех пор, пока тело окончательно не освоилось. Потом игрушку сменили на более крупную. Интересно, долго еще? Обстоятельный мужик, молодец. Если б я был немного другим, наверняка бы стал его… Не могу подобрать подходящего слова: чтобы быть любовником, нужно любить, чтобы быть шлюхой, нужно иметь расценки на услуги. Впрочем, какая разница. Он уже, похоже, добрался до самой большой игрушки, сладко постанывая вместо меня, а значит, скоро все закончится.
Верно: грязь, что окружала меня, чуть изменилась — снова стала горячей. Ткнулась мне между ягодиц, потерлась, выпрашивая разрешения войти. Я впустил ее. Она сначала заняла только то место, где совсем недавно была игрушка. Порадовалась этому немного, огласив комнату сдавленным стоном, а потом двинулась внутрь. Мое тело решило, что может впустить ее целиком. Ну вот. Теперь грязь не только снаружи. Эх, тау: гибкость и женственность. Никогда бы не подумал, что действительно буду играть роль, отведенную мне нашим однобоким обществом. Даже немного смешно.
Дмитрий стал двигаться. Я недовольно зашипел. Он тут же щедро добавил смазки. Можно снова отключиться и порассматривать картину. Мне кажется, или в ней заложен глубокий смысл? Особенно вот эти сочетания желтого и красного: думаю, они указывают на что-то важное. Человеческая фигура, к которой они устремлены, выглядит немного угрожающе, но холодные оттенки вокруг ее головы почти наверняка выбраны художником не случайно: думаю, так он хотел показать, что человек напуган. А вон те хаотичные, казалось бы, линии похожи на его ожившие мысли: они мечутся, ищут выход из сложившейся ситуации и не находят его. Интересно, художник оставил своему герою надежду на счастливый исход? Может быть, эти желтые и красные полосы как раз затем и нанесены, чтобы показать, что выход все-таки есть, и человек его еще просто не нашел?
Дмитрий добавил еще смазки. Зачем? Уже совершенно не больно. А телу, кажется, даже приятно. Но ему, похоже, понравился влажный звук. Или легкое скольжение. Кто их разберет, этих геев. Кстати, а я теперь тоже считаюсь геем? Или все-таки для этого требуется любить процесс?
Дмитрий ненадолго ускорился, потом, наоборот, замедлился, проникая глубоко и откровенно постанывая при этом. Затем сжал мои бедра руками, последний раз погрузился до предела и замер, подрагивая во мне. Ну вот. Грязь не только проникла в меня, она пометила меня изнутри. Но в этом есть и хорошая сторона: это означает, что все закончилось.