Комсомолец
Шрифт:
Встретил и нескольких подростков. Бросилась в глаза их манера одеваться. Никаких балахонов. Ни у кого не увидел голых щиколоток или армейских ботинок. Все наряжены неброско (даже девчонки), рубашки у парней заправлены в брюки. Не заметил выставленных напоказ пупков, пирсинга на лице и синюшных татуировок. Но и не встретил никого в дорогой одежде, подогнанной по фигуре, с эмблемой известного бренда. Ни на ком из мужчин не разглядел приличного костюма — уж в них-то я неплохо разбирался. В женских нарядах понимал значительно меньше — но и они меня не впечатлили.
Молодые
Я притормозил около газетного киоска. Окинул взглядом вывеску «Союзпечать», невзрачную витрину, стоявших у окошка киоска мужчин (двое что-то разглядывали через стекло — третий с интересом просматривал уже купленный «Советский спорт»). Названия газетных передовиц на мгновение показались мне заменой новостным интернет-порталам. Названия газет («Правда», «Труд», «Известия», «Советская Россия»…) мало о чём мне говорили. Хотя некоторые из этих изданий я успел подержать в руках — разрезанные на части, они висели на ржавом гвозде в туалете рядом с домом трактористов.
Сунул руку в карман… но расстаться с честно заработанными в колхозе рублями не решился. Подумал, что советские газеты для меня сейчас не так важны, как советские продукты. Взглядом отыскал гастроном (желудок напомнил о том, что пришло время обеда), но с походом в него решил повременить до того, как проведу ревизию доставшихся мне от Комсомольца по наследству вещей: кто его знает, может, найду под кроватью гору консервов и овощей. Ну а потратить деньги я успею всегда. Вполне допускал, что выданные мне в колхозе пять рублей — все мои денежные средства вплоть до получения в октябре стипендии.
Около корпуса общежития я постоял — разглядывал его со стороны. Пришёл к выводу, что здание внешне почти не отличалось от того, что я помнил. Когда приезжал к сыну, его общагу не рассматривал (может и перекрасили её — в моей памяти этот факт не задержался). А вот под окнами заметил окурки, фантики от конфет, крышки от бутылок — не гору, но идеально чистой территория около общежития точно не выглядела. В онах заметил несколько мужских фигур — с сигаретами (или папиросами?) в руках. Парни курили, особо не прячась — точно как в начале девяностых. И точно так же, как и во времена моего прошлого студенчества, по-свински выбрасывали окурки из окон.
Едва переступил порог общаги, как почувствовал на себе строгий взгляд вахтёрши. Отчитался перед женщиной из какой я комнаты, получил нагоняй за то, что не оставил на вахте ключ (отдавать кому-то ключ от своего жилища мне казалось… странным поступком). Отвесил строгой надзирательнице парочку комплиментов (во имя спокойного будущего). По собственному опыту знал, что хорошие отношения с вахтёршами — это важно. А заполучить их совершенно несложно: нужно лишь чаще улыбаться, да говорить правильные слова. Я поправил лямки рюкзака и побрёл к лестничному пролёту.
С удивлением посматривал на горшки с цветами и деревянные лавки у стен. На шторы, на приоткрытые форточки. В моих воспоминаниях там раньше были решётки на окнах, около которых в девяностых часто стояли прикованные к железным прутьям наручниками «подозрительные личности», пойманные милицией во время «облавы». Доводилось и мне побывать в шкуре «подозрительных». Как-то минут десять простоял в «браслете» около окошка, пока знакомый паренёк бегал в мою комнату за забытым там паспортом (милиционеры тормознули меня на входе в корпус, подняться за документом с пропиской не позволили).
Запах хлорки смешался в воздухе с ароматом табачного дыма. По коридорам общежития деловито сновали студенты — кто в рубашке и отутюженных брюках, кто в майке и потёртых штанах. Кто-то перетаскивал мебель, кто-то нёс из кухни кастрюлю или чайник. То здесь, то там раздавались громкие голоса. Грохотали посудой. Звучал приглушённый стенами смех. Слышалось шарканье ног. Хлопали дверьми. В одной из комнат бормотал радиоприёмник. Общежитие жило нормальной «вольной» жизнью — не превратилось в тот показушнокрасивый концлагерь с дежурными на этажах, что я застал, явившись к сыну.
Кровать Александра Усика (теперь моя) стояла к двери ближе других. Не понял, почему Комсомолец выбрал именно её (он заселился в комнату первый — мог выбирать). В моём понимании расположение двух других кроватей казалось удобнее: мимо них не так часто ходили — спать там было бы спокойнее. Или проходимость парня не волновала? А он просто не пожелал спать у окна. Боялся сквозняков? Или попросту привык спать у двери? Ответить на эти вопросы было некому.
Я пристально осмотрел оклеенные бежевыми обоями стены — проверил их на наличие насекомых. Активного движения не заметил. Как и следов пребывания в комнате нежелательных мелких гостей. Вспомнил, как заселялся в общежитие в прошлый раз. Мне и моим приятелям тогда досталась комната на этом же этаже — шестьсот четвёртая. Вот там стены напоминали центральную городскую улицу во время праздничных гуляний: тараканы чувствовали себя в той комнате не гостями — полноправными хозяевами.
Раньше часто вспоминал первую проведённую в общаге ночь, когда по моему телу пролегал кратчайший путь для насекомых от окна к столу — те пользовались им без стеснения, щекоча мою кожу крохотными лапками. Я никогда не боялся насекомых. Но поведение местных тараканов тогда мне показалось полным беспределом. Особенно, когда я в первое же утро обнаружил одного из них на дне моей чашки с растворимым кофе. Помню, как выплюнул на стол странный комок… который резво побежал по столешнице.