Комсомольский патруль

Грудинин Олег Георгиевич

— Я ударил за то, что меня обозвали дураком, — проговорил он, делая вид, что не расслышал мою последнюю фразу.

— Ваше имя и профессия?

Виктор Куркишкин оказался «маменькиным сынком». Нигде не работал. Получая от папы с мамой тысячу рублей в месяц, он кончал, видите ли, школу рабочей молодежи.

— Мой сын — яркая индивидуальность, — заявила его мамаша членам комсомольского патруля, пришедшим к нему на квартиру для разговора с родителями. — Он не терпит никакого насилия. Мы в седьмом классе пробовали ругать его за плохие отметки, он бросил школу и три года сидел дома. Теперь сам пошел учиться. С ним можно только по-хорошему.

Отец Куркишкина только помалкивал, изредка бросая умоляющие взгляды на свою дородную супругу.

Вечером, после трудового дня, мы долго писали гневное письмо в одну из проектных организаций города, где работал отец Куркишкина.

А на следующий день с танцев привели Валерия Чеснокова и Люсю Чиженюк. Эти вели себя иначе.

— Задержаны за искажение танцев, — доложил командир, — и одеты как попугаи.

— Здравствуйте, — поздоровались мы, разглядывая эту пару. — Садитесь, вот стулья.

— Что вы хотите, — кокетничая, спросила Люся, — чтобы мы одевались иначе?

— У меня, возможно, плохой вкус, — сказал Валерий, — но мне моя одежда нравится. Если вы настаиваете, я могу в ней сюда не приходить. Только учтите, у вас устарелые взгляды, вы отстали от мировой моды лет на тридцать. В Европе сейчас все так одеваются.

— Давайте разберемся, ребята, — предложил я, — только чур не обижаться. Будем называть вещи своими именами. Можно?

— Пожалуйста! — Играя глазами, Люся заученным движением опустила ресницы и положила ногу на ногу так, чтобы край юбки оказался сантиметров на десять выше коленки. — Пожалуйста, вы здесь хозяева, мы — гости.

— Мы все здесь хозяева, — суше, чем мне хотелось бы, ответил я. — Это ваш клуб, как и наш.

— Да? Возможно, Но мы, кажется, отклонились от темы?

— Хорошо, вы правы. Давайте ближе к теме. — Я на секунду остановился, собираясь с мыслями.

Как ни странно, но у меня в этот момент появилось такое ощущение, будто они оба разглядывали меня, как подопытного кролика. Откуда у этих двоих такая самоуверенность?

— Поймите, ведь моды хороши тогда, — наконец заговорил я, — когда они красят человека, когда они не превращаются в пошлость и самоцель. А у вас? Ну вот ты, человек ты худой, длинный, ноги у тебя тонкие, как спицы, а еще брючки натянул такие коротенькие, что они только подчеркивают твой физический недостаток.

— Брюками делу не поможешь, — съязвил кто-то из ребят. — На стадион надо ходить, спортом заниматься, тогда и ноги будут ногами.

Я оглянулся. Слова эти произнес Яша Забелин — секретарь комитета комсомола швейной артели. Он последнее время частенько появлялся в штабе, и хотя обычно сидел молча, но я замечал, что стоило завести речь об одежде, как Яша начинал волноваться, делал робкие попытки вмешаться в разговор. Сегодня он, наконец, не выдержал.

— Ты вот послушай, — продолжал Яша, подходя к Чеснокову. — Я в одежде лучше тебя разбираюсь. Не сочти за хвастовство. Это, видишь ли, моя специальность. У меня специальность — портной. Слушай, давай по-серьезному, без ехидства, а? — Яша оглядел Чеснокова. — Вот ты хочешь быть хорошо одетым? Так ведь красота в строгости линий, в художественной законченности модели. А у тебя? Стиль — слово не плохое. Стиляга — плохое, а стиль — хорошее. Есть стили, веками созданные и в архитектуре и в одежде.

Яша волновался и торопился.

— Ты берешь пример с заграницы? Так ты бери хороший пример. Не клоунский, не попугайский! Ты послушай...

Но Чесноков не слушал Яшу, он, посмеиваясь, переглядывался с Люсей.

Я решил выручить Забелина:

— Это все верно, Яша, но погоди, дай мне досказать.

— Да, да, пожалуйста. — Люся слегка одернула юбку. — Я слушаю, это даже забавно.

— Вот именно, забавно! Я имею в виду вашу юбку. Зачем она разрезана в четырех местах так, что, извините, трусы видны? Вы скажете — мода? А я говорю — безвкусица и пошлость! Неужели вы действительно считаете, что кому-то доставляет эстетическое удовольствие смотреть на ваше розовое трико? Ведь вы же, кажется, умная девушка.

— Да брось ты, Валя, им доказывать! — не выдержав, вмешались ребята. — Это же папуасы, дикари. Девушка, а почему вы кольцо в носу не носите? На островах Фиджи это, говорят, распространено.

— Вы находите, что мне такое кольцо было бы к лицу? — Люся грациозным движением поправила волосы.

«Если бы не хищное выражение лица, ее можно было бы назвать даже красивой, — мелькнула у меня мысль.

— Ну хорошо, — сдал я, наконец, позиции, — этот разговор мы на время отложим. Если человек не видит, что он превратился в карикатуру, — наше дело сказать ему об этом. Но вас, кажется, сразу переубедить трудно, тут нужен не один разговор. А вот искажать танцы мы вам просто запрещаем. Для ваших танцев есть очень точное определение — порнография.

— А вы не видели, как мы танцуем, — без смущения возразил Валерий.

— Видел, — отрезал я. — Мы за вами уже с неделю наблюдаем. Вы не танцуете, вы издеваетесь друг над другом. А заодно, кстати, и над всеми окружающими.

— Если запрещаете, мы не будем больше так танцевать, — улыбаясь, пообещала Люся. — Правда, Валерочка?

— Эх, люди!.. — вырвалось у Яши Забелина. — К ним всей душой, а они в скорлупу забрались.

— Нет, почему же, мы очень благодарны. — Валерий, шутовски изгибаясь, сделал, сидя, общий поклон. — Можно идти?

— Идите. И подумайте о нашем разговоре...

— Подумаем. О’кэй!

— Ничего до них не дошло! — сетовали ребята после ухода этой нелепой пары. — Как об стенку горох.

Время уже подходило к девяти, то есть к тому часу, когда, по словам Кольки Ершова, комендант встречается со своим «кучерявым» другом. И я не вытерпел.

Сказав ребятам, что вернусь через час, самое большее через полтора, я вышел на улицу. С этого момента меня не покидали два совершенно противоречивых чувства: вины перед ребятами, с которыми я не только не посоветовался, но которым даже не рассказал, куда иду, и чувство близости необычайных приключений, борьбы с преступниками, из которой я обязательно выйду победителем.

«Что ж, — пытался я оправдаться перед самим собой, — не все же мне сидеть в штабе. Грош цена такому командиру, который не умеет бороться, если нужно, один на один».

Так как лицо Синицына было мне незнакомо, я первым делом отправился в школу.

— Синицын? Дядя Гриша? — Первый же учащийся, у которого я спросил о коменданте, указал мне на дверь около лестницы. — Заходите, он дома.

Поблагодарив паренька, я, миновав комнату Синицына, поднялся немного по лестнице и присел на подоконник.