Кому отдаст голос сеньор Кайо? Святые безгрешные (сборник)
Шрифт:
— Фашисты, педики!
Рафа газанул на сто двадцать, высунул в окошко левую руку и, вскинув указательный палец в непристойном жесте, крикнул:
— Катитесь вы, самцы испанские!
Он поднял стекло, хохотнул, глянул в зеркало заднего обзора.
— Только его нам не хватало, — сказал он. — Сукин сын Агустин.
— Какой Агустин?
— Ну, смерть мухам! Как это — какой Агустин? Который поливает нас на каждом углу, который так торопился разбросать в «Канзасе» свои листовки, что не заметил стеклянной двери и вклеился в нее как почтовая марка.
Виктор улыбнулся:
— Я слышал эту историю.
Рафа продолжал:
— Если бы Старик
— А тут они что делали? — спросила Лали.
— Лозунги развешивали, к вашему сведению. Наверное, украшают шоссе к празднику. Ты не знаешь, какой он, этот Агустин.
Прямая дорога кончилась, и пошел петлять спуск. За одним из поворотов внизу открылась узенькая долина, в свежей зелени фруктовых деревьев проглядывало полдюжины почерневших кровель.
14
Имеется в виду амнистия, проведенная после смерти Франко, в ноябре 1975 г.
— Берруэко, — сказал Рафа. — Предлагаю опрокинуть по стаканчику, плачу я.
— Который час? — спросил Виктор.
— Десять минут. Время в запасе есть.
Виктор наклонился вперед:
— Сколько до Рефико?
— Одиннадцать километров. Считай, приехали, старик.
Они катили меж двух рядов домиков из желтого камня, с цветочными горшками на окнах и белыми, нависавшими над улицей галереями. Улицы были пустынны, а на немощеной площади с одиноким вязом посередине сверкали лужи. Рафа, миновав лужи, поставил машину у дерева, напротив кабачка. Все вышли из машины. С апсиды церкви им улыбался лидер; четыре плаката рядом были сорваны. Рафа подошел к плакату с лидером, пощупал.
— Еще сырой, — сказал он. — Анхель только что проехал.
— Какой Анхель? — спросила Лали.
— Хромой, какой же еще!
— А, Анхель Абад! Так бы и говорил — Хромой, никто его Анхелем не называет.
В полумраке кабачка, единственное зарешеченное окошечко которого смотрело на юг, у стойки перед двумя стаканами красного вина стояли и неторопливо курили два старика в надвинутых на самые брови беретах. Старший, лет восьмидесяти, совершенно беззубый, пискливым голосом говорил:
— Позднее лето, хуже, чем в шестьдесят пятом.
— Конечно, — сказал хозяин кабачка, — коли земля не прогрелась, коли весны вовсе не было. — И, не меняя выражения лица, спросил вошедших: — Что угодно?
— Три стакана вина, — сказал Рафа.
Хозяин медленно, сосредоточив все внимание на стаканах, в полном молчании налил им. За его спиной на полках громоздились банки консервов, пачки жевательной резинки, табака, галет и бутылки с пивом и кока-колой. С балки свисали кувшины, кастрюли, мотки веревки и связки чеснока. Лали спросила:
— Не видели — не проезжал здесь хромой парень в полосатом шарфе?
Мужчина уставился на нее и не отвечал, как будто она спросила такое, что трудно понять.
— С ним был еще один? — наконец сказал он.
— Да, — ответил Виктор. — Пако.
Мужчина снова помолчал, потом спросил:
— Они приезжали насчет выборов?
— Да, — сказала Лали.
Хозяин кабачка снова впал в задумчивость.
— Проезжали они, сеньора. Недавно, — сказал он наконец.
— Во сколько?
Взгляд мужчины выражал полное недоумение:
— Что — во сколько?
— Во сколько проезжали, — сказала Лали немного раздраженно. — Сколько было времени, когда они проезжали здесь?
Она говорила громко, четко произнося слова, как с глухим. В углу двое стариков продолжали курить и поглядывали на нее с насмешливым любопытством. Хозяин кабачка долго скреб затылок:
— Точного времени сказать не могу. Почта уже проехала. — Он обратился к двум своим землякам словно за поддержкой: — Или еще нет?
— Почта проехала два часа назад, — сказал старик с пискливым голосом.
Другой медленно покачал головой:
— Никак нет. Часа два назад я отводил козу, а почта еще не проезжала.
— Хорошо, — сказал Виктор. — Сколько с нас?
— Двенадцать песет.
Виктор протянул ему бумажку в сто песет. Хозяин помотал головой:
— Нету сдачи.
Рафа положил на стойку три монеты по пять песет.
— Вот, — сказал он. — Пока.
В машине Лали взорвалась:
— Черт знает что, ну и типы. Не знаю, пойдут они с нами или нет — такие отсталые!
Виктор улыбался. Рафа дал задний ход и вывернул руль до отказа.
Остановился. Черный, будто негр, цыган, ведя за руку ребенка, пересек им дорогу и встал под деревом. Рафа тронул машину, выехал на шоссе и расхохотался.
— Знаете про цыган?
— Что? — спросил Виктор.
— Анекдот про цыган? — пояснила Лали.
Рафа переключил скорость, вырулил на прямую дорогу и откинулся на спинку. Заговорил:
— В цыганское поселение в Альмедине явились агитаторы из левых партий и сказали, что хотят видеть цыганского вожака. Где вожак, где вожак? Все начинают искать вожака. Наконец вожак появляется, и агитатор заводит, как положено, речь, что, мол, партия принесет им избавление, что это — партия угнетенных и т. д. и т. п. А цыганский вожак не сводит глаз с серпа и молота на знамени. Агитатор разъясняет, что сами они, мол, тоже продукт несправедливости капиталистического общества и что выход один — всем вступать в их партию. Он кончил, и цыганский вожак говорит: ладно, очень хорошо, но, поскольку теперь демократия, он не может принять решение единолично, не посоветовавшись с табором, и, если, мол, им нетрудно, пусть приезжают на следующий день за ответом. Ничего не поделаешь, агитаторы уезжают, а на другой день возвращаются и хотят видеть цыганского вожака. Где вожак, где вожак? Все с ног сбились — ищут. Наконец вожак является и опять стоит — глаз не сводит с серпа и молота. «Ну, — говорит агитатор, — я полагаю, вы приняли решение, товарищи». — «Приняли, сеньор, — отвечает цыганский вожак. — Мы единодушно решили вступить в твою партию». У агитатора даже глаза заблестели. «Скажи своему народу, товарищ, что мы благодарим его за доверие и…» Тут цыганский вожак поднимает руку: «Минуточку. Мы все согласны вступить в твою партию, но с одним условием». Агитатор улыбается и спрашивает радостно: «С каким условием?» А цыганский вожак выступает вперед, тычет пальцем в серп и молот и говорит совершенно серьезно: «Что ты снимешь со своего знамени орудия труда».
Виктор от души расхохотался. Лали тряхнула головой и улыбнулась.
— Глупость какая-то! — сказала она.
— Да нет, ничего.
Перед знаком «стоп» при выезде на магистраль Рафа остановился, поглядел в одну, в другую сторону и тронул машину. За первым же поворотом на склоне горы показался домик.
— Рефико, приехали, а вот и постоялый двор, — сказал Рафа.
И на третьей скорости доехал до первых домиков селения.
IV